Огромная территория нашей страны это благо или зло

Пустеющие территории России — надо ли вообще об этом переживать

В предыдущей заметке касался темы, которая волнует всех, кому небезразлична судьба страны.

Многие люди опасаются, что из-за продолжающейся урбанизации территории России (особенно северные и восточные) обезлюдеют. И по этой причине Россия рискует их потерять.

Здесь продолжу высказывать свое видение, думаю, не все будут со мной согласны, в комментах предоставляю всем полную свободу слова в рамках правил сервиса.

Почему люди покидают эти отдаленные территории? Об этом были мои предыдущие заметки, если коротко — последние 30 лет стали периодом, когда никто никого на месте не удерживает , каждый человек предоставлен сам себе.

А какие места для жизни выбирают свободные люди, можно видеть на примере Канады — страны, территориально похожей на Россию как никакая другая. Там тоже есть юг и огромные северные и полярные территории.

Посмотрите на карте, где живёт всё население этой страны — в районе 50-й параллели, это широта Волгограда. На севере — пустота.

А нужна ли вообще большая концентрация жителей на единице площади для удержания территории от иностранного вторжения? На мой взгляд — совсем не обязательна. Самое главное здесь — мощная, сильная армия, которая гарантированно может защитить эту территорию . Тогда она вообще может быть безлюдной так даже проще защищать, мирные жители не страдают (ведь армия должна их беречь, а агрессору на них наплевать).

Какой вообще смысл «удержания территории мирными жителями»? Если, допустим, агрессоры нападут, и там будет много российского народу, так народ, что, возьмет берданки с вилами и устроит партизанскую войну? Но это же глупо, если не будет своей сильной армии, там хоть в 10 раз будет больше населения — это ничего не даст, только бо́льшие жертвы и страдания.

Гитлеру особо ничего не мешало захватывать густонаселенные европейские страны. Японцы во Вторую Мировую одним миллионом солдат захватили Китай с сотнями миллионов жителей.

» Китайцы заселят пустующие территории, после чего отторгнут их мирным путём» — да, такая вероятность имеет место. Но здесь работа для государственных органов, если захотят — этого не допустят. Каждому приехавшему китайцу ведь не выдают российский паспорт, на выборы он влиять не может, а депортацией нелегалов государство должно заниматься.

Вот такое моё видение ситуации. Городские агломерации — скорее благо, чем зло, и во всем мире прогресс идёт по этому пути.

А для удержания государством пустеющих территорий совсем не обязательно иметь на них население. Если армия в порядке, никуда эти территории не денутся.

Источник

НУЖНЫ ЛИ РОССИИ ЕЕ ПРОСТОРЫ?

Г.А.АГРАНАТ

В последнее десятилетие в научной печати широко распространяется кажущийся на первый взгляд очень странным тезис о том, что наличие в России огромных неосвоенных или слабоосвоенных территорий — скорее зло, чем добро. Тезис этот проник и в среду высокопоставленных чиновников, формирующих политику развития страны. А значит, и территорий, о которых идет речь, они занимают до 70—80% площади России — это Сибирь, Дальний Восток и особенно Север.
Не раз такие высказывания подвергались критике, и довольно жесткой. Однако они по-прежнему весьма громко звучат, более того, набирают новых сторонников 1 .

Вопрос имеет глубокие исторические корни, причем корни весьма разветвленные. Различия во взглядах на роль российских просторов, на их влияние на жизнь и судьбы россиян и страны в целом возникли давно, во всяком случае еще в XVIII—XIX вв., по мере укрепления России в степях, лесах, тундрах к востоку от Урала. На этих просторах зарождались и расширялись противоречия или, скажем сильнее, раскол между теми, кто считал, что судьба России — на Западе, в Европе, в соединении с ними, по крайней мере в следовании их путями, и теми, кто верил в самобытность России, а она, естественно, связывалась прежде всего с огромными северными и восточными пространствами. Произошел раскол между западниками и славянофилами (или евразийцами, как их стали именовать, когда речь шла о географической сущности этого общественного движения). Как видим, в самом названии Европейская часть России не исключалась, но немереным североазиатским просторам в формировании не только государственных, социально-экономических, политических, но и идеологических, культурных, духовных облике и судьбах России и россиян издавна отводилась первостепенная роль.

Полнее и ярче других обо всем этом сказал знаменитый русский общественный деятель Н.А. Бердяев. Он писал о «власти пространств над русской душой: «В русском человеке нет узости европейского человека, концентрирующего энергию на небольшом пространстве души, нет этой расчетливости, экономии пространства и времени, интенсивности культуры» 2 .

Многие авторы шли дальше Н.А. Бердяева, они видели в России мессию, призванную объединить Запад и Восток в единую мировую культуру. Даниил Андреев, сын знаменитого писателя Леонида Андреева, сам ставший известным историком и философом, видел в территориальной экспансии России «зов крови». «Занятием Сибири и Аляски народ подсказывал империи, в каком направлении следует прилагать усилия» 3 . Историк уже из нашего времени — А.С. Паранин посвятил целые книги обоснованию социального и духовного реванша России в XXI в., и «свершится он, главным образом, благодаря безмерным ее пространствам» 4 .

Но выявилась и другая сторона медали. Из сочинений Н.А. Бердяева приведу цитату (не побоюсь ее обширности, она важна для последующих размышлений): «Власть шири над русской душой порождает ряд русских качеств и русских недостатков. Русская лень, беспечность, недостаток инициативы, слабо развитое чувство ответственности с этим связаны. Ширь русской земли и ширь русской души давили русскую энергию, открывая возможность движения в сторону экстенсивности. Эта ширь не требовала интенсивной энергии и интенсивной культуры. От русской души необъятные русские пространства требовали смирения и жертвы, но они же охраняли русского человека и давали ему чувство безопасности».

Если перевести это на более строгий научный язык, то можно сказать, что владычество над огромными территориями, особенно в условиях российского авторитарного государства, требовало больших финансово-экономических средств, военно-политической организации дела, принуждений и, наконец, прямых человеческих жертв. Именно это определяло точку зрения, которая переросла в неприязнь по отношению к новым землям. Ее хорошо выразил историк И.А. Ильин: «На протяжении веков вся беда наша, вся опасность наша состояла в том, что судьба навязывала нам неиссякаемое изобилие — обилие пространств, племен и людей, и не давала времени для того, чтобы проработать это обилие, владеть им, извлечь из него скрытые силы».

Отрицательное отношение к идущим в руки колоссальным природным богатствам исторически уникально, если не сказать сильнее. Вот она, особость России! Ничего похожего не было в США и Канаде, которые по обилию земель можно сравнить с нашей страной. Продвижение на новые территории, на запад Североамериканского континента, явилось в ХIХ—ХХ вв. основой государственной политики этих стран. Получила широкую популярность концепция американского историка Ф. Тернера, придумавшего понятие «границы» («фронтьера») продвижения на новые земли. Основой мощи США становилась колонизация новых территорий. Забегая вперед, скажу, что эта концепция часто пропагандируется в США и сегодня, на нее опираются американские «ястребы» от геополитики.

Люди приграничья олицетворяли черты предприимчивости, мужества, благородства американцев. «Не замечали», правда, что этот великолепный набор достигался истреблением попадавшихся на пути миллионов индейцев, да и не только людей — десятков миллионов бизонов и другого зверя. Кстати, ничего подобного в России никогда не было.

Но справедливости ради надо сказать, что именно зарубежные ученые наиболее полно формулировали значение пространства для государства. Среди них надо выделить немецкого географа Фридриха Ратцеля, который пришел к выводу, что пространства — самый важный атрибут государственности. Именно он говорил, что государство должно иметь «пространственную концепцию», что упадок государства, как правило (и не в последнюю очередь), связан со слабеющим «пространственным чувством».

Выдающиеся ученые нашей страны, такие, как М.В. Ломоносов, Д.И. Менделеев, В.П. Семенов-Тян-Шанский, также видели в территории главное богатство России. Однако такого внимания к новым землям, как в США, Канаде или — не надо забывать — Австралии, в России не было. Видимо, по расхожей поговорке: «Что имеем, не храним».

Ну а серьезно: главные причины этого различия — в различиях политических, социально-экономических, психологических предпосылок исторической эволюции стран. Американцы стремились создать в Новом Свете свое, какое-то новое общество, нечто передовое, свободное от недостатков Европы, из которой они ушли, если не сказать — бежали. Российское же общество, по крайней мере дворянство, высшее купечество — словом, тяготеющие к Западу элитные его слои, в этой самой Европе видели образцы для подражания. Азиатские просторы, требовавшие поселенцев, солдат, капитала, отвлекали от европейских целей. Простому же люду земель и занятий пока хватало и в давно обжитых местах.

Достаточно взвешенную оценку исторической динамики положения российских просторов дал экономист Н.А. Косолапов, попытавшийся объективно взвесить все «за» и «против» 5 . Да, Россия волею судеб наделена огромными пространствами, с которыми она справлялась с большим трудом. Но они создавали, к случаю, ко времени, оказывающиеся нужными резервы развития, резервы безопасности страны. Пугающие своим безбрежием пространства от Балтийского моря до Тихого океана служили символом величия России, упреждающим мечом в мировой борьбе.

В постсоветское время скептицизм по отношению к восточным и северным территориям получил новую подпитку: у многих возникло стремление критиковать все советское, в данном случае — политику и практику развития названных территорий. Главные упреки состоят в том, что территории эти отвлекали огромные капиталы, требовали миллионов людей и, значит, объективно уменьшали возможности развития Европейской части страны на более высоких ступенях. К тому же все-де шло на военные нужды.

Вроде все так. Но истинная правда в том, что все было оправдано и обосновано задачами того времени. Поставленная в 30-х годах цель — быстрейшее промышленное развитие в условиях враждебного капиталистического окружения — требовала интенсивного освоения сырьевых регионов, где создавалась основа тогдашней индустрии. Стратегия, полностью оправдавшая себя в Великой Отечественной войне. Без Сибири страна не выстояла бы.

Особенно часто обрушиваются на Байкало-Амурскую магистраль, считая ее «деньгами, зарытыми в землю». Между тем сооружение БАМа — пример предвидения, сознательного или стихийного. Проекты возникли чуть ли не в начале XX в., строительство началось в 30-е годы, было прервано войной. Долгая невостребованность, убыточность дороги — следствие общей разрухи в стране. Теперь БАМ — важнейшая часть серьезных планов промышленного и транспортного освоения Сибири и Дальнего Востока. Кстати, сами по себе эти планы, глубоко разработанные сибирскими учеными 6 , — сильный удар по скептикам.

Есть и другие примеры такого предвидения. Строившиеся в конце 40-х—начале 50-х годов железные дороги Салехард—Игарка и Находка—Сахалин (туннель) после смерти Сталина были закрыты, и это было понятно, стройки были гулаговскими. Спустя десятилетия к ним вернулись.

Кстати, в Канаде в 50—60-х годах создали сеть автомобильных дорог в неосвоенных районах, их называли «дороги к ресурсам», фактически они были «дорогами в никуда». Многие из них до сих пор не эксплуатируются, хотя содержатся в порядке.

Такова логика освоения необжитых территорий: она требует взгляда за горизонт, строгих коммерческих расчетов, и это надо бы учитывать. Однако северные районы, за исключением, может быть, севера Западной Сибири и Норильска, буквально спасавшие страну своими нефтью и газом, никелем, платиной, больше всех пострадали от диких реформ. Впрочем, Норильск был примером самой грабительской приватизации: комбинат, основные фонды которого оценивались в 4—6 млрд долл., был продан за 170 млн!

Эвенкийский автономный округ, не считая Антарктиды, — одно из самых малолюдных мест земного шара. На его площади в 780 тыс. км 2 проживает менее 20 тыс. чел., один человек — на 40 км 2 . Вот оно, русское раздолье!

А вот факты, показывающие, как это раздолье превратили в безжизненный край. За 1993—1999 гг. население, и без того крошечное, сократилось на 11%. Традиционное хозяйство практически разрушено. Количество домашних оленей уменьшилось с 22 000 голов до 1600. Добыча соболя, ценнейшего пушного зверя, — с 111 до 18 тысяч. Число содержащихся в клетках серебристо-черных лисиц — с 1900 до 300. С трудом созданное в тайге скотоводство — на пути к полному упадку, численность крупного рогатого скота уменьшилась с 1900 голов до 900.

Социальная сфера — в плачевном состоянии. Библиотеки, клубы разваливаются. О состоянии здравоохранения и медицины говорит тот факт, что только 10% эвенков можно считать здоровыми. В значительной мере это результат резкого ухудшения питания. Местные источники продовольствия, как сказано, разрушаются, завоз с юга регулярно срывается, это стало нормой.

Округ между тем очень перспективен. Здесь открыты крупные месторождения нефти, известны залежи алмазов, урана, редкоземельного сырья. Однако численность занятых в геологоразведке уменьшилась с 3 тыс. чел. до 400. И так далее 7 .

Таков пример игнорирования интересов дальних краев. Может быть, впрочем, пример не самый страшный. зимой 2000/2001 года без света и тепла сидели не только административный центр Эвенкии — Тура, но и якутский, кстати более холодный, поселок Депутатский, колымские городки, населенные центры Дальнего Востока, с которых это бедствие и пошло.

Конечно, кардинально новые условия развития России, политико-экономические трансформации во всем мире, меняющиеся взгляды на значение природно-ресурсного потенциала видоизменяют, вроде бы чуть снижают роль сырьевых регионов. Но в общем не слишком сильно.

Грядущее постиндустриальное общество повышает роль науки, знаний, творчества. Это так, но жизнь людей, их благосостояние в конечном счете зависят от материального, вещного, а потому сырье, ресурсы, а значит, и территория, их вмещающая, останутся главным богатством, основой общественного развития.

Позволю себе привести банальные аргументы, именно они почему-то совершенно не учитываются. Потребительскими критериями хорошей жизни служат, как известно, автомобили, виллы, дальние путешествия, разнообразная еда, модная одежда, а также Интернет, мобильники и прочее в этом же духе. Но все это, решительно все, недостижимо без нефти и газа как источника топлива и завоевавших мир синтетических материалов, без железа, титана, алюминия, редкоземельных элементов и, наконец, без сельского хозяйства. Словом, без недр, земель, вод, леса, территории в целом.

Кстати, откуда взялась страшная неприязнь к тому, что Россия пока развивается главным образом как сырьевая страна? Вот наша северная, такая же просторная и холодная соседка — Канада. И тоже — сырьевая страна, доля сырья в валовом продукте и внешнеторговом обороте в 2—3 раза больше, чем в развитых государствах известной «семерки». А по важнейшим социально-экономическим показателям в расчете на душу населения она входит в число передовиков. Более того, по строгому критерию ООН — так называемому индексу человеческого развития — опережает США. Совсем неплохи дела в другой сырьевой стране — Австралии.

Это не означает, что Россия не должна думать о более, так сказать, квалифицированном, наукоемком развитии. Всему свое время, для этого нового нужно возродить страну, укрепить ее разрушенную экономику, а это можно сделать только на традиционной индустриальной основе. И без 25—30 млрд долл., которые благодаря экспорту дают сырьевые регионы, не обойтись.

Да, обживание, хозяйственное строительство в этих регионах, расположенных преимущественно в далеких тундровых, лесотундровых и северотаежных зонах, стоит дорого, это хорошо известно. И именно это обстоятельство служит главным аргументом недоброжелателей. Как они не замечали нужд страны в прошлом, так и теперь не замечают того, что сырьевые регионы — кормильцы государства и, вероятно, останутся в таком качестве в ближайшие 10—15 лет.

«Закрыть» эти регионы, конечно, не предлагается, но рекомендуется ограничить помощь им со стороны государства, перевести их на так называемое вахтовое, экспедиционное освоение. Замахивались даже на Норильск — это, по признанию посетившего еще в 1971 г. город тогдашнего премьер-министра Канады П. Трюдо, «чудо света».
В защиту Норильска выступал знаменитый красноярский писатель В. Астафьев, обычно не признающий ничего советского.

Не однажды многими расчетами и исследованиями было показано, что Север вовсе не финансово-экономическая обуза государства. Большой вклад в теоретическое обоснование нужности, перспективности сырьевых регионов, в критику недальновидности «кавалерийского» подхода к ним внес написавший по этому поводу немало книг член-корреспондент РАН Г.П. Лузин, к сожалению безвременно ушедший из жизни.

Совсем недавно председатель Комитета по проблемам Севера и Дальнего Востока Государственной Думы РФ В. Пивненко заявила, что Север искусственно делают нерентабельным, хотят представить его таким 8 .

А можно сослаться на бывшего губернатора Аляски Хикла; об экономическом подходе к Северу он сказал примерно так: Аляска, Север — это ребенок, который многие годы требует безвозмездного ухода, но, став взрослым, возмещает кредит, если не родителям, то обществу.

Вообще же, в экономической теории и экономической политике, по крайней мере на макроэкономическом уровне — уровне государств, крупных транснациональных корпораций, понятия «дорого», «дешево» уступают такому, давно известному в политической экономии понятию, как «редкость». Учитывают прежде всего степень обеспеченности ресурсами. Растущая дефицитность многих видов сырья и топлива, или, точнее, сокращение возможности их легкой добычи, заставляют не считаться с деньгами. К примеру, себестоимость нефти и газа на подготавливаемых к эксплуатации арктических шельфах будет на два-три порядка выше, чем на не очень дешевом Ямале.

Периодически появляются новые, ранее неведомые, факторы, меняющие роль территории, пространства или влияющие на понимание этой роли. Один из них — возникшая в конце XIX в. новая научная ветвь — геополитика. Она отражала обострение империалистической борьбы, определяя роль в этой борьбе материков, океанов, территории — вообще географического положения.

С упадком старых морских, океанических империй выдвинулось значение континентальных массивов как баз в борьбе за передел мира. Именно поэтому геополитика стала приоритетной государственной концепцией гитлеровской Германии. В годы холодной войны геополитикой заинтересовались американцы, выдвинувшие северную часть планеты в качестве ключевого пространства в борьбе с СССР.

В современной российской геополитике выделяется левое крыло, возглавляемое А.Г. Дугиным 9 , ставшим лидером евразийства, преобразованного недавно в официальное общественно-политическое движение. Если принять за основу схему, слишком прямолинейную, но в общем справедливую, в мире противодействуют две основные силы. Страны развитого капитализма, предводительствуемые США, и остальная часть планеты, которую те стремятся подчинить. В геополитической терминологии первая группа стран объединяется понятиями «атлантизм», «мондиализм», вторая — «евразийство», «Евразия». Здесь первенствующую роль играют континентальные массивы России, Китая, Индии.

Подобные схемы по существу признаются геополитиками. Виднейший из них, американский политолог З. Бжезинский 10 , откровенно выступает за сохранение геополитического, в его терминологии — геостратегического господства США. Он рассматривает континентальный, прежде всего российский массив как данность, прямо и косвенно препятствующую этой цели. Отсюда — разнообразные варианты желательного, с американской точки зрения, передела мира, точнее, создания такого мира, в котором растворится геополитическая мощь России.

Именно поэтому американские политологи активно пропагандируют идеи, утверждающие, что России исторически очень трудно, да и не очень нужно интенсивно осваивать свои огромные территории: в них, как выше сказано, ее беда. Вот слова хорошо известного в США Р. Пайнса: «Одним из русских недостатков (именно так, это не ошибка в переводе) всегда был слишком большой размер территории. У России никогда не было средств для должного управления ее огромной территорией; эта проблема традиционно решалась путем насаждения в стране бюрократического произвола. Что хочется, так это — чтобы была малая Россия (!), которая оставляет свои грандиозные иллюзии о супердержаве и посвящает себя решению наболевших внутренних проблем».

Какая бесцеремонность, если не сказать сильнее, забывчивого американца, чья страна еще 15—20 лет назад дрожала перед русской мощью! Находятся, к счастью, соотечественники Р. Пайнса, которые честно говорят об агрессивности США 11 . На таком фоне кажутся не столь уж безобидными наши отечественные нигилистические взгляды на российские земли. Более того, объективно они помогают противникам утверждать тезис о неспособности России идти самобытным, самодостаточным путем.

Геополитические проблемы перекликаются с проблемой глобализации, ставшей, как пишут за рубежом, первым пунктом «мировой повестки дня XXI века». В оценке этой новой формы развития мир раскололся. Близкие к интересам США страны и люди видят в глобализации большие экономические выгоды. В европейских странах и других, например в Мексике, давно познавшей плоды сотрудничества с США, похожего на «союз коня и всадника», возникло широкое протестное движение. Кстати, процесс глобализации готовился давно, правда, назывался он скромнее, в общем, это «хорошо забытое старое» 12 .

В современном понимании проблема очень сложна и болезненна. Можно, однако, сожалеть, что в значительной части географических исследований она трактуется довольно односторонне, при явной склонности к тесному сближению с Западом. Или решение вопроса оставляют на усмотрение читателей. Именно так поступил руководимый В.А. Колосовым авторский коллектив в общем весьма добротной книги 13 . Э.Г. Кочетов 14 в рамках новой научной ветви — геоэкономики подчиняет процесс «освоения мирового хозяйственного пространства» международным, по сути американским торгово-финансовым, транспортным и другим системам.

А.И. Алексеев и Н.С. Мироненко 15 , как можно судить по их статье, объявляют себя безоговорочными сторонниками глобализации. Настораживает тот факт, что указанные авторы более категоричны, чем многие ведущие специалисты по глобализации, экономисты-международники. Вышла тревожная книга А.И. Уткина 16 , в которой утверждается, что глобализованная активность Вашингтона может уже в 2006 году привести к серии мировых конфликтов и катастроф. Автор предупреждает, что, «отдавшись на волю глобализационных фантазий и на невидимую руку рынка, Россия придет к незавидной участи». А у географов — все куда спокойнее. Кстати, забывается, что процессы глобализации, интеграции в какой-то мере предвидел и осуждал Ленин (вспомните его «Соединенные Штаты Европы»).

На решение проблем, связанных с глобализацией и с путями развития России, в том числе ее свободных территорий, серьезное влияние оказывает природно-географический фактор, прежде всего климат, на что в последнее время стали обращать внимание и о чем читателям «Географии» известно из упомянутых статей. Можно было бы не повторяться, если бы не вышел в США ряд работ по этой теме, ставших, как утверждают, бестселлерами. Американские авторы приходят к прямо противоположному в сравнении с российским выводу. По их мнению, Россия, как и некоторые другие страны, — «узники географии», которая ограничивает возможности их самостоятельного развития, и потому она должна стать в кильватер развитым государствам. Ресурсы и территория сами по себе мало что дадут России — «холодной и неудобной стране». Обозреватель американского «Радио “Свобода”», перефразируя известную песню, поставил «вопросы»: «Широка? Страна моя? Родная? Много ль в ней. » 17 . Еще один пример неуважительности!

Уместно перейти к объективной оценке территории как ресурса, не зависящей от ее сырьевого наполнения. Какова ее емкость, сколько она может вместить людей и хозяйства? Мы знаем по изысканиям зоологов и опыту охотников, сколько медведю, тигру, волку нужно площади в привычной для них зоне обитания, чтобы прокормиться.

А человеку? Тут дело намного сложнее, оно зависит от уровня общественного развития, научно-технического прогресса, жизненных ценностей. До’лжно сказать, что методика определения дефицитности или самодостаточности территории, пространства не разработана, а жаль, ее необходимость очевидна со всех точек зрения. Еще Л.Н. Толстой в философском ключе ставил эту проблему, вспомним его рассказ: «Сколько человеку земли нужно?».

Сугубо прикидочные, но достаточно серьезные ответы, усредненные цифры, однако, есть. Чаще всего называют 1—2 га на душу населения. По другим оценкам, на одного человека нужно 100 м 2 жилых помещений, 100 м 2 на транспортные пути и другую инфраструктуру, 12 тыс. м 2 пастбищ и сенокосов для скота, 4,6 тыс. м 2 сельскохозяйственных угодий, 700 м 2 под лесом, поглощающим углекислоту и вырабатывающим кислород, — всего 17,5 тыс. м 2 18 .

Достоверность этих цифр в какой-то мере подтверждена опытами создания в США и в России (Красноярск) искусственных биосфер-площадок, полностью огражденных от внешней среды. На площади в одно-два футбольных поля, поселяли примерно на год двух-трех человек, снабжая их всеми элементами жизнеобеспечения.

Такой чисто теоретический, абстрактный подход показывает вроде бы немалые возможности Земли, население ее можно увеличить в несколько раз. Дело обстоит иначе, если принять во внимание испорченность природы планеты — загрязнение ее атмосферы, водоемов, деградации почв и лесов, — всего того, что обеспечивает жизнь. Экологи бьют тревогу: уже в 1972 г. было сделано заявление Римского клуба о «пределах роста», через 20 лет подтвержденное на конференции в Рио-де-Жанейро, где была провозглашена концепция устойчивого развития.

Все единодушны в том, что, если в мировом сообществе ничего радикального не произойдет, через три-четыре десятилетия грянет экологическая катастрофа. И вот что надо подчеркнуть. Среди спасительных мер самым надежным считается сохранение, лучше всего — заповедание, еще не очень испорченных земель. На этом основании ряд ученых предлагает запретить дальнейшее хозяйственное использование таких территорий 19 . В России — крупнейшие их массивы насчитывают 8 млн км 2 20 , по моим наметкам — значительно больше.

Это, конечно, крайняя позиция, не считающаяся с хозяйственной и политической ситуацией. Но не принять ее во внимание никак нельзя. Очевидно, нужно что-то компромиссное: разработка срочных дополнительных природоохранных мер, внедрение особой системы природопользования, ужесточение хозяйственных ограничений. В опытном порядке можно приступить и к попыткам полного заповедания целых регионов, которым это не принесет серьезных экономических потерь. Начать, скажем, с той же полуразрушенной Эвенкии.

Определенные проблемы возникают в связи с давно ожидаемым глобальным потеплением. Тенденция эта оказалась не всегда и не всюду достаточно четко выраженной, кое-где в последнее время отмечалось даже похолодание. По новейшим исследованиям члена-корреспондента РАН Н.Ф. Глазовского, С.Г. Пегова и других 21 , в ближайшие десятилетия темпы потепления будут нарастать. Наибольшая его сила придется как раз на сырьевые тундровые, лесотундровые и северотаежные регионы. Последствия там будут в целом неблагоприятными — заболачивание, деградация многолетней мерзлоты. Кое-где, правда, граница леса продвинется к северу. На севере Западной Сибири и Чукотке, где хорошо заметны следы растепления мерзлоты, уже сейчас нужна корректировка методов и правил строительства зданий, дорог, трубопроводов.
В средней полосе ожидаются благоприятные последствия, особенно для сельского хозяйства.

В истории известны катастрофические факты климатических колебаний. Вымирание в ХII—ХIV столетиях пришедших в Х в. в Гренландию скандинавских норманнов — результат сильного похолодания.

В настоящее время появляются новые социальные и хозяйственные функции территории. Наиболее примечательный глобальный факт — стремительное развитие туризма. Впрочем, в России, внутри страны, из-за общего обнищания населения и чудовищного повышения транспортных тарифов число путешественников стало меньше. Количество въездных туристов также сократилось в сравнении с 80-ми годами в 3 раза. Это связано с нехваткой инфраструктуры и неустойчивой ситуацией в стране, отпугивающей иностранцев. Впрочем, мы сохраняем с помощью германской фирмы монополию в организации круизов на Северный полюс на атомных ледоколах.

Между тем возможности огромны — в мире осталось мало таких уникальных мест, природа которых сохранила естественный облик, как в России. Достаточно упомянуть Сибирь, Камчатку, Арктику. А может быть, в условиях широкого русского гостеприимства и отсутствия должной экологической культуры слабое использование этих возможностей — пока что благо. Жаль, конечно, теряем миллиарды; Аляску, близкий нам по своей природе край, посещают ежегодно более миллиона туристов, которые оставляют там 1—1,5 млрд долл.!

Новым направлением использования территории как таковой является создание так называемых международных транспортных коридоров. Пока что они большей частью в стадии программ и проектов, но кажутся вполне реальными. Речь идет об использовании существующих магистралей — Транссиб, БАМ, Севморпуть, а также новых широтных железных дорог, которые предполагают построить, — для транзитных перевозок из Европы в Азию. Намечены трансполярные авиалинии через Северный полюс, Арктику и Сибирь из Америки в Австралию. Давняя мечта полярных исследователей! Все эти коридоры значительно экономят расстояние в сравнении с ныне эксплуатируемыми путями. Ставится вопрос о прокладке сухопутных телекоммуникационных кабелей из Америки в Европу, через Аляску и Сибирь.

Радиолокация, другие виды дистанционных съемок, компьютеры, спутники обусловили качественную трансформацию процесса исследования отдаленных районов. Канадцы показали, что исследования Арктики, в том числе акватории Северного Ледовитого океана, стали больше камеральным, чем полевым делом. Число экспедиций и объем полевых работ в расчете на один и тот же объем результатов сократились в 2—3 раза. Ледовая воздушная разведка постепенно заменяется спутниковыми радиолокаторами, дрейфующие станции — подводными работами и автоматическими буями.

Здесь вроде бы технический прогресс не вызывает каких-то сомнений и противоречий, хотя он заставляет уйти старую первопроходческую романтику, что, конечно, жаль. Сложнее с современным нашествием Интернета и других информационно-коммуникационных сетей, индивидуальных компьютеров, мобильных видов связи. Они коренным образом, количественно и качественно, видоизменяют не только управление производством, финансами, торговлей, но и процесс обучения и просвещения, медицинской помощи, в общем, всю организацию жизни людей. Это известно, но менее известно то, что все это в наибольшей степени проявилось в отдаленных и малонаселенных странах и регионах. В Норвегии, Финляндии, Исландии, Канаде в расчете на душу населения всей упомянутой техники в 2—3 раза больше, чем в США.

Благо ли все это — не знаю. С прагматической точки зрения — да, конечно. Но теряется человек, прямая его связь с природой, духовность, по крайней мере, все это слабеет, хорошо ли? В России теряем ту размеренность, неспешность жизни, когда, по словам поэта П. Вяземского, «от мысли до мысли — 500 верст». В ХVIII—XIX вв. в Англии рабочих, ломавших станки, называли луддитами, и Маркс писал о них с симпатией.

В литературе появились указания на некоторые противоречивые последствия новой технологической революции. И они имеют определенный географический смысл. На специальной конференции в Исландии отмечалось, что Интернет, мобильники и прочие, как здесь их именуют применительно к местной природе, «компьютеры в снегу» привели к возникновению «кибернетического пространства» («киберспайс» по-английски), как бы противостоящего пространству географическому. Оно снимает, по крайней мере ослабляет понятия расстояния, региональной специфики, географии вообще, превращая само пространство в нечто виртуальное. Пространство теряет способность влиять на человека — способность, о которой мы говорили.

На примере Исландии, Гренландии, Фарерских островов, а также Шотландии было показано возникновение в определенном смысле нездоровых явлений: потери интереса к родным местам; неприязни к родной культуре, необоснованной тяги к другим странам, побуждаемой «электронными знакомствами». Утверждается, что во многом из-за этого в Гренландии эмиграция быстро росла, составив в 1990—1997 гг. 11‰, а всегда очень высокий естественный прирост опустился до 11,7‰. Специалисты считают, что все эти компьютерные чудеса если не напрямую, то косвенно способствовали депопуляции Фарерских островов 22 .

Среди российских ученых появились суждения о том, что «глобальная сетевая экономика», вся «сетевая психология» нарушают сложившиеся взаимосвязи общества и природы, приводят к их искажению. Считается, что суммарная емкость биосферы и антропосферы при этом сокращается. Тезис пока что достаточно сырой, но, как говорится, «в нем что-то есть» 23 .

Расширение сферы использования и функций пространства приводит к появлению новых ракурсов подхода к изучению этой проблеме Н.М. Могилевкин 24 обосновывает необходимость более тесной увязки пространства и времени. Иными словами, увязки изменений в географии с историческим, общественным процессом. Это, по мнению автора, облегчает принятие геополитических и других, связанных с территорией, решений.

Другим показателем является факт развития пространственной (почему-то ее называют «теоретической») географии, изучающей собственно территориальные (хорологические) закономерности. Наконец, «престиж» пространства поднимает растущее применение этого понятия в социальных и естественных науках (социальное, информационное, электоральное, гравитационное и множество других «пространств» или «полей»). В особой трактовке «пространство» давно укоренилось в музыке, живописи, архитектуре. В философии пространство исследуется как «одна из форм движения материи» 25 .

Можно с уверенностью сказать, что российские просторы по-прежнему могут служить социально-экономическим прибежищем, а подчас просто убежищем в случае каких-либо антропогенных конфликтов или напряженных ситуаций в центре страны — «метрополии». Такую роль, как известно, играла в России Сибирь в ХIХ—ХХ вв. и тогда же в США и Канаде — Запад американского континента.

Не дай Бог, чтобы это прибежище было типа ГУЛАГа, хотя он был далеко не первым опытом такого рода. Австралия изначально, в ХVIII—ХIХ вв., заселялась каторжниками из Англии. Маркс изучал это прискорбное явление, назвав его «систематической колонизацией».

Массовое использование арестантов на трудных, отдаленных стройках практиковалось в России задолго до Сталина. Мариинская водная система, Транссибирская магистраль, Николаевская железная дорога. О последней писал Н.А. Некрасов:

Прямо дороженька: насыпи узкие,
Столбики, рельсы, мосты.
А по бокам-то все косточки русские:
Сколько их, Ванечка, знаешь ли ты?
Ну, это к слову, исторической истины ради.

Стали известны давние, весьма любопытные, попытки использовать свободные территории в спасательных целях. Германский русскоязычный журнал 26 сообщает о проектах переселения 75 тыс. евреев из Германии после прихода к власти фашистов в 30-х годах в полупустынную Кимберли на северо-западе Австралии и таежную Аляску. Велись переговоры с правительствами Австралии и США, и вроде бы успешно. Если верить журналу, в обоих случаях помешали местные корпоративные организации, испугавшиеся конкуренции на рынках труда и капитала со стороны пришельцев.

На Аляске пытались укрыться после своего поражения сами нацисты, но почему-то им это не удалось. Во время жесточайшего кризиса 30-х годов в США на Аляску были переселены 200 фермеров и их семей из сильно пострадавшего штата Миннесота, они вполне прижились на новом месте.

После распада СССР несколько тысяч русских из бывших союзных республик переселились в Сибирь, на Север. На фоне возникшей 25-миллионной русской диаспоры это очень мало. Здесь не место обсуждать постсоветскую иммиграционную политику, но брошенные советские люди могли бы дать мощный импульс развитию окраинных земель.

Интересен взгляд на эту проблему ведущего американского североведа О. Янга: «Свободные земли могут стать хорошим укрытием для тех, кто устал от изнурительной борьбы между демократией и коммунизмом, социализмом и капитализмом, индивидуализмом и коллективизмом».

Есть еще один ресурс, которым обладают российские просторы и который в нынешнее время стал особенно цениться. Это духовность, морально-этический потенциал, нравственные ценности жизни — все то, что теперь называют менталитетом. Интерес ко всему этому необычайно возрос, ибо, как авторитетно подытожил А.И. Солженицын, «. больней и опасней нашего хозяйственного хаоса — наш кризис духовный. Если дать подорвать душу народа — это уже его уничтожение» 27 .

Менталитет, этика — категории региональные 28 . И именно широкие просторы — Сибирь, и особенно Север, оказались лучшими хранителями самобытной культуры. О.А. Лавренова показала это на примере русской литературы 29 . Есть и другие исследования на этот счет 30 .

Осип Мандельштам, как рассказывает его комментатор, Ю.В. Линник, много интересовался проблемами физики, в частности теорией относительности, но особенно пространством — земным, космическим. Оно вызывало в нем чувство возвышенного. Под влиянием мыслей о пространстве, так, по крайней мере, утверждает комментатор, у поэта родились вызывающие вполне современные размышления строки:

Есть ценностей незыблемая скала
Над скучными ошибками веков.

В печати появилось утверждение: «Любовь спасет Арктику». Полярный мир всегда связывали с высокой духовностью. Но удивительно, что эти слова принадлежат не художнику или поэту, а человеку, жизнь которого была достаточно суровой во всех отношениях, — А.Н. Чилингарову, Герою Советского Союза, почетному полярнику, заместителю председателя Государственной Думы.

Широта русской души, порождаемая или, во всяком случае, питаемая ширью русского пространства, приводила к явлениям совершенно необычайным. Уже отмечалось 31 , как в жесточайших условиях ГУЛАГа заключенные проявляли чудеса (в таких условиях другим словом не назовешь) преданности советскому государству, болели за судьбу России. Что особенно удивительно, узники стремились в прямом смысле помочь лагерю, источнику их страданий, проявляя хозяйственную смекалку, изобретательность. Ученые продолжали научные исследования. Не все были солженицынскими Иванами Денисовичами.

Я вспоминаю давние эпизоды своей жизни. В Норильске в 1947 г. мне показывали придуманные и изготовленные заключенными инженерами щиты, очень эффективно предохраняющие полотно железной дороги от снежных заносов. Через четверть века щиты точно такой конструкции демонстрировали на Аляске как высокий образец «северной инженерии».

Все это нельзя объяснить только желанием получить дополнительную пайку или «зачет» — сокращение сроков неволи. Или только советским укладом жизни, пропагандой, хотя, конечно, было и то и другое. Думаю, это был российский феномен, нигде и никогда в мире не встречавшийся, возможный только в стране, ширью и удалью возбуждающей поступки, неведомые европейцам, прижатым к клочкам земли. Это была «сшибка» (очень подходящее здесь слово, придуманное писателем А. Беком для аналогичных жизненных ситуаций) романтики и тирании. Подтверждение того находим у знавшего лагеря не понаслышке академика Д.С. Лихачева 32 . Нельзя не упомянуть замечательную книгу О. Куваева «Территория», в ней тоже рассказывается о многих, на первый взгляд трудно объяснимых, противоречиях духовной жизни Колымского края.

Особенно поражают события Великой Отечественной войны. Открытые недавно архивы НКВД 33 рассказывают о многих примерах высокого патриотического настроя заключенных, посланных на фронт или оказавшихся рядом с ним, например в Карелии. Перечень совершенных ими мужественных поступков значителен. Это бывшие заключенные, Герой Советского Союза рядовой А. Матросов, писатель В. Карпов.

1 Г.А. Агранат. География, экономика, общество // География, № 19/2000; В.М. Котляков, Г.А. Агранат, Г.М. Лаппо. Россия на рубеже веков // География, № 33/2000; Г.А. Агранат. О роли природы в экономике и политике // География, № 34/2001.

2 Н.А. Бердяев. Судьба России. — М., 1990.

3 Роза мира. — М., 1991.

4 Реванш истории: российская стратегическая инициатива XXI века. — М., 1998; Россия в циклах истории. — М., 2000; Искушение глобализмом. — М., 2000.

5 В сб.: Геополитика: теория и практика. — М., 1993.

6 Проблемные регионы ресурсного типа. — Новосибирск, 2000.

7 А.Е. Амосов, Ю.Г. Бендерский, Т.Б. Карасева. Эвенкия за годы реформ. — Красноярск, 2001.

8 «Мир Севера», № 1/2001.

9 А.Г. Дугин. Основы геополитики. — М., 1997. См. также: К.С. Гаджиев. Геополитика. — М., 1997.

10 З. Бжезинский. Великая шахматная доска. — М., 1999.

11 С. Коэн. Провал крестового похода США. — М., 2001.

12 Э.Е. Обминский. Концепции международного экономического порядка. — М., 1977.

13 Геополитическое положение России: представления и реальность. — М., 2000.

14 Э.Г. Кочетов. Геоэкономика. — М., 1999.

15 Известия РАН. Серия географическая, № 6/2000.

16 Мировой порядок XXI века. — М., 2001.

17 «Литературная газета», № 16/2001.

18 В.П. Максаковский. Географическая картина мира. — Ярославль, 1993. К.С. Лосев, В.Г. Горшков, К.Я. Кондратьев, В.М. Котляков и др. Проблемы экологии России. — М., 1993.

19 К.С. Лосев, М.Д. Ананичева. Экологические проблемы России и сопредельных территорий. — М., 2000.

20 В.Д. Андрианов. Россия. Экономический и инвестиционный потенциал. — М., 1999.

21 В сб.: Глобальные и региональные изменения климата и их природные и социально-экономические последствия. — М., 2000.

22 Community Viability, Rapid Change and Socio-Ecological Futures. — Akureyri, 2000.

23 Мировая экономика и международные отношения, № 11/2001.

24 Метастратегия. — М., 1997.

25 В.К. Потемкин, А.П. Симонов. Пространство в структуре мира. — Новосибирск, 1990.

26 «Гамбургская мозаика», № 4/2000.

27 Россия в обвале. — М., 1998.

28 М.Г. Ганопольский. Региональный этнос. — Новосибирск, 1998.

29 Географическое пространство в русской поэзии ХVIII—ХIХ вв. — М., 1998.

30 Н.М. Теребихин. Сакральная география Русского Севера. — Архангельск, 1993.

31 «География», № 12, 18/97. «Мир Севера», № 3/2000.

32 Воспоминания. СПб., 1996.

33 Систематически публикуются в журнале «Свободная мысль-XXI», 1999—2001.

Источник