Алексей Мусорин
Разделы
КЛАССИКА ЛИТЕРАТУР НАРОДОВ БЛИЖАЙШЕГО ЗАРУБЕЖЬЯ
Если попросить образованного, интеллигентного человека, может быть даже про-фессионального гуманитария назвать пятерых американских, французских, немецких, анг-лийских писателей или поэтов, он, скорее всего, успешно справится с этой задачей. Кто-то, может быть без особых затруднений, вспомнит нескольких латиноамериканцев. А вот если его попросить назвать пятерых белорусских, грузинских, эстонских или туркменских писателей и поэтов, задание, скорее всего, окажется невыполнимым. Мы, в основной массе, совершенно ничего не знаем о культуре народов, с которыми мы в течение не-скольких столетий жили в одном государстве. Данное пособие ставит своей целью хотя бы в небольшой степени исправить это в высшей степени ненормальное положение.
Конечно, в небольшой по объёму книжечке невозможно изложить полный курс ли-тературы народов ближнего зарубежья. Автор этих строк и не стремится к такому. Наша задача гораздо проще – рассказать в доступной форме о нескольких, наиболее интересных на наш взгляд писателях и поэтах сопредельных с нами народов, в первую очередь о тех, чьё творчество наиболее близко и знакомо создателю этого пособия..
Различные литературы представлены здесь в разном объёме. Это определяется ис-ключительно личными пристрастиями автора: одни литературы мне знакомы в большей степени, другие – в меньшей, одни произведения я читал в оригинале, других – только в переводе. Именно поэтому белорусской литературе посвящены здесь целых три главы, а украинской или казахской – ни одного.
Все главы данного пособия построены по одной модели. Сначала идёт краткая био-графия автора, которому посвящён раздел, затем следует характеристика вынесенных в заглавие произведений. При этом у авторов, от которых до нас дошло большое количество текстов, мы характеризуем не всё их наследие, но лишь некоторые, наиболее значимые с нашей точки зрения произведения. Объём изучаемого материала ограничивается предпо-лагаемыми размерами книги и, в первую очередь, количеством часов, которые можно вы-делить в общем курсе зарубежной литературы на изучение литературы народов бывшего СССР. Каждый такой очерк совершенно самодостаточен, и усвоение изложенного в нём материала не предполагает обязательного знания предшествующих разделов. Предлагае-мая вашему вниманию книга включает в свой состав элемент хрестоматии, что представ-ляется нам совершенно необходимым: многие авторы не переиздавались очень давно, и их произведения стали библиографической редкостью.
Переводы часта сравнивают с мостами между народами. Хочется надеяться, что это небольшое собрание очерков о писателях и поэтах сопредельных нам народов тоже станет небольшим мостиком между Россией и её ближайшими соседями.
Каэтан Марашевский. Комедия.
Одним из шедевров белоруской литературы конца XVIII века была пьеса Каэтана Марашевского, озаглавленная просто «Комедия». О её создателе мы знаем крайне немно-го; даже даты его жизни не дошли до нас. Известно только, что он был монахом и препо-давателем Забельской доминиканской коллегии (недалеко от Полоцка), и что пьеса его была предназначена первоначально для постановки силами учащихся. Известна также да-та создания пьесы – 1787 год.
Действующих лиц в пьесе немного: небогатый крестьянин Дёмка, еврей-корчмарь, чёрт, одетый как шляхтич и постоянно вставляющий в свою речь польские слова, а также несколько эпизодичных персонажей, новых в каждом из трёх актов пьесы. Главный герой, конечно же, Дёмка. Он – единственный персонаж, который находится на сцене с самого начала до самого конца пьесы. Сюжет «Комедии» незамысловат. Начинается она с того, что крестьянин жалуется на свою тяжёлую жизнь. Из его пространного монолога мы узна-ём, что работает он целый день, что «ноги у него уже онемели» и что он рук не чует от то-пора и цепа, а денег всё нет. Пытаясь найти причину своей трудной, несчастливой жизни, Дёмка приходит к выводу, что во всём виноват первый человек – Адам: «Э, э! Если бы Адам, первый наш отец, не согрешил, и мы бы так не трудились. Ох! Дурак ты дурак! За-чем тебе было рвать яблоко с дерева проклятого? Пропади оно! Если б мне не велено бы-ло, то я не потрогал бы даже, ни за что не потрогал бы. А мы бы в раю как паны на земле жили, хлопот бы никаких не имели, об одежде тогда б не беспокоились, и голые бы в раю походили. А тут, как одежда порвётся – негде новой добыть, хоть из кожи лезь, а неоткуда новой взять, и купить неначто. А тут зима подходит, да и стыдно. А у меня ни гроша за душой. Пан, однако, на то не смотрит, всё кричит: “Заплати, курвин сын!” Адам, Адам, как ты нас погубил!»
По завершении монолога Дёмки на сцене появляется ещё один персонаж – еврей, содержатель корчмы, который требует у крестьянина вернуть ему деньги за выпитую в долг водку. Становится ясно, что в бедственном положении Дёмки виноват не столько праотец Адам, сколько его собственные человеческие слабости, и, в частности, склон-ность к чарке. Постоянно поминающий недобрым словом Адама Дёмка вызывает в памяти библейскую притчу о человеке, видящем сучок в глазу ближнего своего, но не замечаю-щем бревна в своём собственном.
Первые три явления первого акта представляют собой пространную, развёрнутую экспозицию. Завязка происходит в четвёртом явлении, когда на сцене появляется чёрт. В завязавшейся беседе (Дёмка пока ещё не знает, кто стоит перед ним) чёрт пытается втол-ковать крестьянину, что винить во всём надо не Адама, но самого себя, свои слабости и пороки. Дёмка не соглашается с доводами собеседника и чёрт, желая продемонстрировать Дёмке свою правоту, предлагает крестьянину пари. От Дёмки требуется совсем немного: молчать в течение одного часа. Если Дёмка сумеет в течение этого времени удержаться и не проронить ни одного слова, он получит крупную сумму денег; если же нет – чёрт заби-рает его к себе в Ад. При этом чёрт наконец-то сообщает крестьянину, кто он такой. Есте-ственно, выиграть пари крестьянину не удаётся. На сцене неожиданно появляются три мальчика, которые пытаются залезть на небо по лестнице:
«Первый мальчик: Уже зовёт нас Бог к своей вечной славе, и будем мы радоваться с ним вечно.
Второй: Но как же мы поднимемся, если так высоко?
Третий: Бог придумает способ, чтобы мы поднялись.
Первый: Смотрите, смотрите! (Говорит с великой радостью, глядя как спускается с неба лестница ) Вот спускается уже лестница!
Второй: Это, должно быть дорога на небо. Но как по ней идти?
Третий: А вот так (Ставит только ноги на перекладины, но не касается их руками.)
Первый (отталкивает): Не так, а вот как! (Повисает на руках без помощи ног.)
Крестьянин (Не выдержав, подбегает к лестнице и показывает им.):Вот как надо лезть. Вы не умеете. Вот увидите, как я сейчас залезу на небо! (Как только крестьянин взялся за лестницу и поставил на неё ногу, лестница резко поднялась вверх. Крестьянин сваливает-ся, мальчики с сожалением отходят.)
Чёрт (Выскочив, хватает крестьянина и тащит.): А как же уговор? Ты же зарекался, что молчать будешь! Побился об заклад и не устоял. Сейчас я тебя в Ад поведу».
Проигравшему пари крестьянину, однако, удаётся вымолить у чёрта прощение и тот даёт Дёмке ещё одну попытку, и ещё раз прощает его, когда крестьянину и второй раз не удаётся удержать язык за зубами. Однако, когда Дёмка проигрывает тоже самое пари в третий раз, чёрт забирает его в Ад. Заканчивается «Комедия» пространными монологами крестьянина и чёрта, смысл которых сводится к тому, что не надо искать виновного в сво-их несчастьях, если виноваты только твои собственные глупость, слабоволие, неумение держать данное слово. Автор «Комедии» стремится показать, что жизнь можно улучшить только путём нравственного самоусовершенствования человека, путём избавления его от слабостей и пороков, которые и являются причиной всех жизненных неудач.
Формально пьеса написана в соответствии с требованиями поэтики классицизма: соблюдены единство времени, единство места и единство действия. Однако сюжет «Ко-медии» – проигрыш души дьяволу скорее характерен для средневековой литературы или для литературы барокко. Такие черты произведения К. Марашевского, как отсутствие женских ролей, назидательность финала, использование библейских мотивов также род-нят его с барочной драмой-моралите.
На первый взгляд, эта история стоит в одном ряду с легендой о докторе Фаусте, предании о пане Твардовском и мн. др. Однако, произведение Марашевского существен-но отличается от всех перечисленных выше сюжетов, и во многих отношениях не имеет аналогов в мировой литературе. Рассмотрим эти отличия.
1. Это единственное известное нам произведение, где главный герой не продаёт, но проигрывает свою душу, не сумев, таким образом, получить от чёрта никаких благ.
2. Если в историях о Фаусте или о Твардовском главный герой сознательно всту-пает в контакт с нечистой силой, то персонаж Марашевского заключает пари не зная, кто стоит перед ним, искренне полагая, что имеет дело с несколько чудаковатым шляхтичем (в условиях пари просто сказано, что в случае проигрыша Дёмка становится «подданным» этого шляхтича).
3. Заключив с Дёмкой пари, чёрт несколько раз в пространных монологах пытается довести до сознания крестьянина совершенно христианские истины, о том, что необходи-мо держать данное слово, что нельзя перекладывать на другого свою вину, что нужно любить Бога. Иногда даже создаётся впечатление, будто чёрт хочет не выиграть, а проиг-рать пари. Такая «благочестивость» со стороны дьявола не случайна: Марашевскому очень важно показать (совершенно в духе идей Просвещения), что не козни нечистой си-лы, но моральное несовершенство человека приводит последнего в Ад.
4. В историях о докторе Фаусте или пане Твардовском главный герой обращается к Богу, пытаясь испросить у Него прощение и избавление от Ада. Персонаж Марашевского на протяжении всей пьесы вообще не разу не вспоминает Бога, и уж, конечно же, не раскаивается в своих поступках. Правда, в 10-й сцене 3-го акта он произносит весьма пространную покаянную речь, однако, по завершении её, вместо того, чтобы попросить помощи у Всевышнего, предпринимает попытку обмануть чёрта (отца лжи!) и подсунуть ему вместо себя еврея-корчмаря. Эта попытка обмана, предпринятая Дёмкой в последнюю минуту перед тем, как отправится в Ад, наводит на мысль, о том, что автор «Комедии» весьма скептически относился к возможности исправления погрязшего во грехе человека, сильно сомневается в возможности спасти свою душу в подобно библейскому разбойнику в последний предсмертный миг. Впрочем, возможно и другое объяснение того, что кре-стьянин так и не обращается за помощью к Богу. Обращение к Дёмки к милосердию Спа-сителя поставило бы автора «Комедии» в сложное положение. После такого обращения к Богу возможны два варианта развития событий, в равной степени противоречащих миро-воззрению К. Марашевского. Если бы Всевышний смилостивился над кающимся грешни-ком, это обессмыслило бы всю просветительскую концепцию автора, согласно которой спасение души – это дело личного духовного и интеллектуального совершенствования каждого человека, если бы Господь отказал Дёмке в прощении – это поставило бы под со-мнение обязательное для любого христианина учение о милосердии божием. Ни того ни другого монах-драматург позволить себе не мог.
Пьеса К. Марашевского написана живым разговорным языком, речь героев всегда индивидуализирована, насыщена колоритными народными фразеологизмами.
«Комедия» К. Марашевского была создана в сложное для белорусской литературы время. XVIII столетие в Белоруссии характеризовалось активной экспансией польского языка и польской культуры. Значительная часть шляхты уже не говорила по-белорусски. Постепенно переходили на польский и зажиточные слои городского населения. Литера-тура в значительной степени теряла своего читателя. Резко сократилось количество изда-ний на белорусском языке. Условия, казалось бы, ни в малейшей степени не способство-вали созданию шедевра, однако именно эта эпоха породила одно из наиболее заметных произведений белорусской литературы. Создав свою «Комедию», Каэтан Марашевский наглядно продемонстрировал, что неблагоприятные внешние условия ни в малейшей мере не могут быть препятствием в творчестве для талантливого, высокообразованного челове-ка.
Винцент Дунин-Марцинкевич. Идиллия. Гапон. Пинская шляхта.
Винцент Дунин-Марцинкевич происходил из небогатой белорусской шляхты. Ро-дился он в1808 году недалеко от Бобруйска в фольварке Панюшкевичи. Там же, на бере-гах Березины прошло его детство. Учился Винцент сперва в Бобруйской поветовой школе, затем в Вильно. Высшее образование получить не удалось. Надо было зарабатывать на жизнь. С 1831г. будущий классик белорусской литературы служит мелким чиновником в различных учреждениях Минска. В 1840 г. он приобретает небольшой фольварк Лютинку, где и живёт до самой своей смерти в 1884 году, изредка наведываясь в Минск. Там, в Лю-тинке, в деревенской тиши он пишет свои произведения. Лишь однажды относительно спокойная жизнь В. Дунина-Марцинкевича была прервана: в 1864 году, после подавления национально-освободительного восстания под предводительством К. Калиновского писа-тель был арестован и более года просидел в минской тюрьме. Его обвиняли в написании воззваний к крестьянам на белорусском языке. Однако, доказать это царским чиновникам не удалось. Дунин-Марцинкевич был освобождён из-под ареста, однако почти до конца жизни находился под надзором полиции. До конца своих дней В. Дунин-Марцинкевич продолжал писать. Его литературная деятельность продолжалась около сорока лет. Она делится на два примерно равных по продолжительности, но очень различных по своему характеру периода: до восстания 1863 – 1864 гг. и после него. К сожалению, далеко не всё написанное В. Дуниным-Марцинкевичем сохранилось до наших дней. Значительная часть его наследия утрачена. Однако, даже то, что дошло до нас поражает своим объёмом и раз-нообразием: здесь и поэмы, и комедии, и сатирические стихотворения. К сожалению, в небольшом по объёму очерке невозможно в деталях осветить всё творчество В. Дунина-Марцинкевича, поэтому мы ограничимся здесь обзором только трёх крупных его произве-дений: комической оперы «Идиллия», поэмы «Гапон» и комедии «Пинская шляхта».
Комическая опера «Идиллия» была первым крупным произведением В.Дунина –Марцинкевича. Написанная и опубликованная в 1846, она была поставлена на сцене лишь шесть лет спустя – в 1852. Музыку для оперы написал известный польский композитор Станислав Монюшко.
Написана «Идиллия», в целом, в соответствии с поэтикой сентиментализма. Ав-торская концепция здесь в большой степени противоречива. С одной стороны, устами ря-да героев критикуется крепостнический строй, с другой стороны, автор нигде, даже намё-ком, не говорит о необходимости изменения этого строя. Его идеалом является патриар-хальное общество, в котором просвещённые паны по-отечески заботятся о своих крестья-нах, а добродетельные крестьяне слушаются своих господ. Завязка «Идиллии» в чистом виде взята из жизни, в то время как развязка – в очень большой степени идеалистична, от-ражает не столько окружающую автора социальную реальность, сколько его представле-ния о должном.
Молодой помещик Лятальский, оставив своё поместье и крестьян на комиссара-эконома (управляющего) долго живёт за границей. Выкрутач же ведёт себя как полно-правный хозяин: издевается над крестьянами, присваивает доходы с имения. Но вот рас-строенные дела поместья вынуждают Лятальского приехать на родину, которую он не знает и не любит. Здесь он, совершенно неожиданно для себя, влюбляется в красавицу-крестьянку Юлию, и, под воздействием вспыхнувшего чувства, коренным образом меняет своё отношение и к родной стране, и к подвластным ему крестьянам. Он клянётся никогда больше не покидать родину, быть для своих крестьян заботливым отцом. Потом выясня-ется, что Юлия вовсе не крестьянка, а переодетая в крестьянскую одежду шляхтянка (ср. аналогичный сюжет в русской литературе – «Борышня-крестьянка» А.С. Пушкина). Опера заканчивается счастливой сценой обручения Лятальскаго и Юлии.
Поэма «Гапон», названная по имени главного героя, была создана В. Дуниным-Марцинкевичем в 1855 году. Вот как характеризует автор своего персонажа, простого крестьянского парня:
Гордый, смелый, хват детина!
За своих умел стоять…
Гапон любит Катерину – бедную крепостную крестьянку. Однако, за красавицей Катериной пытается ухаживать также панский эконом. Желая избавится от соперника, эконом сдаёт Гапона в рекруты. Катерина остаётся одна, тоскует о своём возлюбленном, льёт слёзы. Однако, несчастливый конец не характерен для произведений Дунина-Марцинкевича. Хозяйка поместья узнаёт о дурных поступках своего эконома и сдаёт в рекруты его самого. Гапон же, отличившись в бою, получает офицерский чин, возвраща-ется домой и венчается с Катериной. Заканчивается поэма красочным описанием свадеб-ного пира :
Я на том гулянье был,
Пиво, мёд и водку пил,
И во рту довольно было,
И по бороде текло.
Нетрудно понять, что сюжет поэмы совершенно не отражает реального положения дел в белорусской деревне в эпоху крепостного права. Дунин-Марцинкевич и не стремил-ся к этому. Имея перед глазами картину тяжёлой повседневной жизни народа, он искал в ней моменты необычные, исключительные, а когда не находил таких, обращался к своей фантазии. Для него было совершенно неважно, что в реальной жизни ясновельможная па-ни вряд ли стала бы принимать участие в судьбе крепостной крестьянки, а у взятого в рек-руты деревенского паренька шансы получить офицерские эполеты равнялись практически нулю. Как уже было сказано выше, В. Дунин-Марцинкевич стремился к изображению не сущего, но должного.
Сравнивая оперу «Идиллия» и поэму «Гапон», замечаешь, что в обоих произведе-ниях единственным однозначно отрицательным персонажем является панский эконом. Это не случайно. Рисуя идеальную картину патриархальных, построенных на взаимном доверии отношений между крестьянами и панами, писатель не находил в ней места наём-ному надзирателю.
Если «Идиллия» создана в рамках сентименталистской, а поэма «Гапон» — роман-тической поэтики, то написанная в 1866 году комедия «Пинская шляхта» — это яркий обра-зец реалистической сатиры. Здесь, в качестве сюжета, В. Дунин-Марцинкевич использо-вал смешной, почти анекдотический случай. Действие происходит в сельской глуши, в окрестностях небольшого полесского городка Пинска. Двое мелких шляхтичей, уклад жизни которых практически не отличался от крестьянского, Липский и Протасовицкий поссорились и даже подрались из-за того, что один обозвал другого мужиком. Для рас-смотрения дела в округу приезжает становой пристав Крючков со своим помощником Пи-сулькиным – оба циничные бюрократы и взяточники-вымогатели. Ситуация осложняется тем, что дочь Протасовицкого Марыся и сын Липского Гришка любят друг друга. Ссора их отцов становится для них препятствием на пути к счастью. Предприимчивый и наход-чивый Гришка пытается обойти это препятствие, обращаясь к тому же Крючкову:
«Гришка: Смотри, милая Марыся, чуть свет я съездил в город, кинулся в ноги к ас-сессору и просил, чтобы он взял нас под свою опеку.
Марыся: Что ж его просить с голыми то руками? Надо было гостинчик какой-нибудь привезти.
Гришка: Так я и привёз ему двух зайцев, три пары тетёрок, да бочёнок мёду. Он всё принял любезно и сказал, что сегодня же приедет дело моего отца с твоим. Ох, заварили отцы себе кашу, будет что расхлёбывать! Больно уж он сегодня сердитый,- один ус колом вверх торчит. Ой, что будет!
Марыся: Дай Бог, чтобы нам об эту кашу зубов не поломать!
Гришка: Он обещал устроить нам свадьбу. На Бога да на него – вся наша надежда».
Не зря Гришка таскал в город зайцев да тетёрок. Дело действительно разрешилось в пользу влюблённых: основательно запугав и обобрав тёмную пинскую шляхту, Крючков выносит окончательный приговор:
«Крючков: …беру вину на себя, только при таком условии, чтобы Тихон с Лип-ским навек между собой помирились….Конечно, требую, чтоб тут же при мне деток своих обручили, а там и повенчали».
В. Дунин-Марцинкевич даже не пытался опубликовать «Пинскую шляхту», он знал, что это невозможно. Когда уже после смерти писателя в 1890 году его друзья пред-приняли попытку издать пьесу, они натолкнулись на решительные возражения со стороны виленского губернатора, считавшего, что не следует печатать произведение, в котором в столь неприглядном виде изображается представитель правосудия. Действительно, трудно найти хоть в белорусской, хоть в русской литературе более злую сатиру на царское судо-производство. Не успел ещё Крючков начать разбирательство, как уже собирает с местной шляхты подношения:
«Крючков: … Что, собралась шляхта с околицы?
Десяцкий: Все собрались, кто с курицей, кто с бочёночком мёда, а кто с сушёной рыбой. Ждут, что ваша милость им прикажет.
Крючков: Хорошо! Пускай всё отдадут кучеру, да упакуйте там хорошенько в по-возке…».
Но вот начинается суд . Штрафы дождём сыплются на местных жителей, даже на тех, которые вообще не имеют никакого отношения к разбираемому делу:
«Крючков: Ну, хорошо! Следствие окончено, теперь будет суд, а прежде того: по указу всемилостивейшей императрицы Елизаветы Петровны от 49-го апреля 1893 года и всемилостивейшей Екатерины Великой от 23-го сентября , а в равной мере согласно Ста-тута литовского раздела восьмого, параграфа 193-го , коим назначаются в пользу суда от тяжущихся платы. Обжалованный Протасовицкий имеет сейчас же уплатить пошлин 20, прогонных 16 и на канцелярию 10 рублей. Жалующийся Липский – половину того; свиде-тели, которые видели драку и не разняли – по 9 рублей, а те, что не видели драки, за то, что не видели, — по 3 рубля».
Крючков откровенно издевается над собравшимися, будучи твёрдо уверен, что ни-кто не посмеет ему возразить. Чего стоит один только указ «всемилостивейшей императ-рицы Елизаветы Петровны от 49-го апреля!»
В. Дунин-Марцинкевич определял жанр «Пинской шляхты» как фарс-водевиль в одном действии. Действительно, в произведении есть как фарсовые, так и водевильные элементы. Фарсом называется небольшая пьеса с приёмами грубого комизма, с сильными, доведёнными порой до абсурда преувеличениями. Именно так подаются в пьесе сцены суда, действия Крючкова и его помощника Писулькина; именно так характеризуются по-ссорившиеся шляхтичи, особенно Тихон Протасовицкий – человек грубый и недалёкий.
Водевиль – это комическая пьеса лёгкого содержания с песнями-куплетами. Воде-вильная линия здесь прежде всего связана с влюблённой парой – Гришкой и Марысей, а так же с престарелым поклонником Марыси – шестидесятилетним Харитоном Куторгой, попадающим в результате своих ухаживаний в смешную и неприятную для него ситуа-цию. Начинается пьеса лирическим куплетом Марыси, а заканчивается, как это часто бы-вает в водевилях, сценой с танцами и пением.
Говоря о поэтике пьесы, стоит отметить и такую деталь: в то время, как у пинских шляхтичей вполне типичные для белорусского Полесья фамилии – Альпенский, Статке-вич, Куторга, представители правосудия носят так называемые «говорящие» фамилии – Крючков и Писулькин. Это не случайно. Если Липский, Протасовицкий, Куторга и др. – это люди, каждый из которых обладает своим неповторимым характером, свойственными только ему человеческими чертами, то Крючков и Писулькин – это не более чем персони-фикация российского правосудия, социальная функция.
«Пинская шляхта» — одно из крупнейших достижений белорусской драматургии второй половины XIX века. Богатство языка, разнообразие стилистических приёмов, от-чётливо прорисованные характеры, динамичный сюжет – всё это обеспечило широкую популярность комедии среди белорусских читателей.
Максим Богданович. Венок.
Один из наиболее ярких поэтов Белоруссии начала ХХ века – Максим Адамович Богданович родился в Минске 9 декабря 1981 года. Раннее детство его прошло в Гродно, куда семья Богдановичей переехала в июне 1891 года. Родители будущего поэта были интеллигентными, высокообразованными людьми. Мать – Мария Афанасьевна препода-вала в школе, любила и хорошо знала литературу, сама пробовала писать рассказы. Отец – Адам Егорович также работал учителем, однако из-за болезни был вынужден оставить преподавательскую деятельность и поступил на службу в Гродненский государственный банк. Здесь же, в Гродно Максим пережил первое большое горе: на двадцать восьмом году жизни от чахотки умерла его мать. После смерти жены Адам Егорович решил переменить место службы и в 1896 году переехал с детьми в Нижний Новгород.
В 1902 году Максим Богданович поступил в первый класс Нижегородской мужской гимназии. Он был вдумчивым, немного замкнутым, не по годам серьёзным ребёнком. В школьные годы Богданович не расставался с книгами, много читал. Не случайно его дру-зья-гимназисты прозвали его Максимом Книжником. Позднее именно так назовёт себя поэт в небольшом произведении «Апокриф». Юноша очень любил поэзию, музыку, на-родные песни и сказки, внимательно изучал произведения классиков как русской так и зарубежной литературы. В это же время Максим знакомится с произведениями белорус-ских писателей и поэтов, изучает белорусский язык, сам пробует писать по-белорусски.
Склонность к поэтическому творчеству появилась у Максима довольно рано. Пи-сать стихи он начал в возрасте десяти лет. Однако первое его произведение было опубли-ковано только в 1907 году – на страницах первой белорусской газеты «Наша нiва».
В 1908 году Адама Егоровича переводят по службе в Ярославль. Максим продол-жает своё образование в ярославской гимназии, которую успешно заканчивает в 1911 го-ду. По окончании гимназии поэт отправляется в поездку по Белоруссии. Ему хотелось по-бывать на родине, познакомиться с белорусскими писателями и поэтами, установить лич-ные контакты с теми, кто печатал его первые произведения. Поездка продолжалась около двух месяцев. Несколько дней провёл он в Вильно, где познакомился с членами редакции «Нашей нiвы», остальное время жил на фольварке Ракутёвщина, принадлежавшем дяде известного белорусского филолога, фольклориста, собирателя белорусских древностей Ивана Луцкевича. Знакомство с родиной произвело на Богдановича глубокое впечатление, в большой степени повлияло на дальнейшее развитие его поэзии.
Вернувшись в Ярославль, Максим Богданович поступает в Ярославский юридиче-ский лицей. Однако, юридические науки мало интересовали молодого поэта. Всё своё свободное время поэт отдаёт литературе. Особенно его интересует поэзия славянских на-родов. Богданович самостоятельно изучает иностранные языки, чтобы в оригинале читать классиков славянских и западноевропейских литератур.
Лицейский период был наиболее плодотворным в поэтической деятельности Бо-гдановича. Именно в это время он написал свои лучшие произведения. В 1931 году выхо-дит в свет первый сборник стихов М. Богдановича – «Венок». Это была его первая и по-следняя изданная при жизни книга.
Закончив лицей летом 1916-го года, Богданович направляется в Минск. Здесь он работает в Губернской продовольственной комиссии, принимает активное участие в рабо-те Белорусского товарищества помощи жертвам войны. И, конечно же, поэт много пишет, переводит с иностранных языков. Среди переведённых им авторов были классики древне-римской литературы – Гораций и Овидий, немцы – Шиллер и Гейне, русские поэты Пуш-кин и Майков. Особое место среди переводимых Богдановичем авторов занимает Поль Верлен – один из основателей французского символизма. Этого поэта Максим Богданович переводил более чем кого-либо другого. Среди переведённых Богдановичем на белорус-ский язык верленовских произведений — такие шедевры лирики, как «Осенняя песня», «Рыцарь Несчастье», «Рояль целует тонкая рука» и мн. др. К сожалению, жить оставалось ему очень немного: год спустя Богданович заболевает туберкулёзом. Надо было ехать ле-читься . Друзья собрали ему денег на дорогу и отправили его в Крым. Однако, болезнь усиливалась. 25 мая 1917 года Максим Богданович умер в Ялте.
Лирика М. Богдановича представляет собой принципиально новый этап в развитии белорусской поэзии. Если раньше белорусская поэзия, да и в целом, белорусская литера-тура строилась почти исключительно на местных, собственно белорусских сюжетах, раз-рабатывала почти исключительно местную тематику, то М. Богданович – поэт-интеллектуал привносит в неё всё богатство европейских художественных традиций. Он одним из первых в белорусской поэзии использует сложные стихотворные размеры и ред-кую строфику, пишет в жанрах триолета, рондо и ронделя, им созданы, может быть, луч-шие образцы белорусского сонета. М. Богданович первым (или одним из первых) пишет верлибры на белорусском языке(см. стихотворение «Я хотел бы встретиться с вами на улице»)В его поэзию вместе с классическими формами стиха вошли многие образы и символы европейской литературы.
Поэзия Богдановича крайне разнообразна по своему содержанию. Здесь и изыскан-ная любовная лирика, и тонкие пейзажные зарисовки, и стихотворения гражданской тема-тики. Целый ряд его произведений посвящён прошлому Белоруссии и белорусской куль-туры: «Переписчик», «Летописец», «Книга» и др. В стихотворении «Безнадёжность» изо-бражён крупнейший культурный деятель белорусского средневековья – первопечатник Франциск Скорина. Однако изображён он здесь не за печатным станком и не с книгой в руках. Выпускник Падуанского университета, доктор медицины (доктор лекарских наук) посещает безнадёжного больного; такой образ Скорины не встречался в белорусской ли-тературе ни до ни после Богдановича.
Социальной тематике, критике существующих общественных отношений посвяще-ны у Богдановича такие стихотворения, как «Из песен белорусского мужика», «Пан и му-жик», «Разговор» и мн. др. Будучи человеком демократических убеждений, Максим Бо-гданович сочувствовал тяжёлой жизни трудового народа, однако нигде в его стихах нель-зя найти революционных настроений, прямых призывов к насильственному переустройст-ву жизни.
Одной из наиболее ярких тем в поэзии М. Богдановича является тема родины. Ей посвящены такие стихотворения, как «Эмигрантская песня», «Как Базиль в походе уми-рал», «Белоруссия», «Антей» и мн. др. Вершиной патриотической лирики Богдановича явилось стихотворение «Погоня», написанное в 1916 году перед отъездом в Ялту. «Пого-ня» – это название старинного белорусского герба, на котором изображён белый всадник на красном поле. Это геральдическое изображение становится отправной точкой лириче-ских размышлений поэта. Стихотворение получило широкую популярность, стало неофи-циальным гимном белорусского национального возрождения. Впрочем, таким гимном можно считать всё творчество поэта, так много сделавшего для белорусской культуры за свою недолгую жизнь.
ПРИЛОЖЕНИЕ
М. Богданович
1. От Максима Книжника начало…
2. И когда кончились семь тысяч лет от сотворения мира, Христос снова сошёл на землю и ходил по ней, чтобы исполнилось то, о чём свидетельствовали проро-ки.
3. И ходил Он по Занеманщине и по Задвинщине, и по Березинской земле.
4. И вместе с ним были святой Пётр и святой Юрий. Но никто из людей не узна-вал Его.
5. Ибо шли они босыми ногами с непокрытыми головами и одеты были в белую холстину да суконные свитки, а не того ждали люди.
6. Поэтому никто не обратил на них внимания, когда они в час жатвы проходили среди работающих людей.
7. Только музыкант, которому нечего было сейчас делать, подошёл к ним и ска-зал: стыдно мне, ибо сегодня день работы и все трудятся на земле; один я ник-чёмный человек.
8. И сказал ему Христос: не смущайся в сердце своём. Разве не твои песни поют они сейчас, во время жатвы! Поэтому не опускай низко головы своей и не прячь лица своего от глаз людских.
9. Ибо нет правды у того, который скажет, что ты — лишний на земле. Истинно го-ворю тебе: придёт ему час горя – и чем развеет он тоску свою, кроме песни тво-ей? Как в день грусти, так и в день радости призовёт он тебя.
10. И наставляя его сказал: под песни кладут человека в колыбель, и с песнями же опускают в могилу его.
11. Повседневными хлопотами наполнена жизнь людская. Но если заболит душа человека, — только песня сможет исцелить её. Уважайте же песни свои.
12. Поют даже лягушки в болоте, а вы разве не лучше их?
13. Так наставлял Христос музыканта. Но Пётр, услышав слова его, сказал: Учи-тель, в этой стране есть люди, которым нечего есть. Неужели не сожмётся от стыда сердце того человека, который, ища куска хлеба, придёт с песней к ним?
14. Отвечая ему, сказал Христос: да, жизнь этих людей тяжёлая, бедная и не видят свободы они. Почему же ты хочешь лишить их ещё и красоты? Мало дано им – неужели же нужно, чтобы было ещё меньше?
15. И, обратив лицо своё к музыканту, спросил: когда поют песни у вас?
16. Музыкант отвечал: поют на Рождество, поют на заговение, на Пасху, на Трои-цу, на Ивана Купалу, на Петров День, на начало жатвы и на конец её.
17. Поют когда рождается ребёнок и когда его крестят, поют, когда баюкают ре-бёнка, и сами дети поют, когда играют; поют и на свадьбах, и на похоронах, и за беседой, и на работе, и идя на войну, и при всяком другом случае. Весь круглый год поют.
18. И сказал Христос Петру: ты, жалея голодных людей, осудил песню, но сами го-лодные не осудили её. Жива ещё душа в народе этом.
19. Тогда снова сказал Пётр: пускай же тогда в песнях будет пища для души, пусть будут мысли благие и поучительные, чтобы, кроме красоты, была в них ещё и польза человеку.
20. И ответил ему Христос: нет красоты без пользы, ибо сама красота и есть польза для души.
21. И, наставляя их, сказал: оглянитесь вокруг! Разве не нива колышется вокруг вас?
22. Долго трудился над ней хозяин и вот видит: между колосьев выросли васильки.
23. И сказал он в сердце своём: хлеб отбирают у меня эти синие цветы, ибо полно-весные колосья могли бы тут вырасти вместо васильков.
24. Но, ещё с малолетства красота из пришлась мне по душе. И поэтому я не вырву их с корнем и не выброшу, как всякую сорную траву. Пусть растут и радуют сердце моё.
25. Так сказал себе хозяин в сердце своём! И не поднял он руки на васильки.
26. Я же скажу вам: хорошо быть колосом; но много счастливее тот, кому дано быть васильком. Ибо зачем колосья, если нет васильков?
27. И, говоря так, услышал Он песню жней и промолвил: слушайте, что говорят слова этой песни. Её слагали люди, которые знают, как достаётся хлеб.
28. Они же услышали, что слова той песни говорят: нет цветочка лучше василёчка. И дальше уже молча шли они.
29. И босые ноги Христа оставляли на мягкой, тёплой дорожной пыли следы.
30. Но горе вам, люди, ибо давно уже затоптали вы их. Аминь.
* * *
Я хотел бы встретиться с Вами на улице
В тихую синюю ночь
И сказать:
«Видите эти яркие звёзды,
Ясные звёзды Геркулеса?
К ним летит наше солнце
И несётся за солнцем земля.
Кто мы такие?
Только странники – попутчики среди небес.
Почему же на земле
Склоки и распри, боль и горечь,
Если мы все вместе летим
К звёздам»
ТЕРЦИНЫ
Есть чары в позабытом, стародавнем;
Приятно нам столетий пыль стряхнуть
И прошлым жить – таким достойным, славным,-
Прошедшее мы любим вспомянуть.
Мы тянемся к прошедшего поэтам,
Чтоб хоть душою а прошлом потонуть.
И вот вернулся я к рондо, сонетам,
И засветился стих понурый мой,
Как светит месяц отражённым светом, —
Стихи сияют древней красотой.
Пан, спасибо, ведь узнал от вас и я,-
Не на трёх китах покоится земля.
Ладно, ладно, но сдаётся только мне,
Что стоит она на нашей же спине.
Кристионас Донелайтис. Времена года.
Говоря о литовской литературе невозможно не упомянуть имя Кристионаса Донелайтиса (1714 — 1780), человека, который создал первое в литовской поэзии произведение общеевропейского уровня, вывел литовскую литературу на качест-венно новую ступень.
К. Донелайтис родился в Восточной Пруссии (ныне – Калининградская об-ласть РФ) в деревне Лаздинеляй в семье небогатого литовского крестьянина. На-чальное образование получил в школе для бедных в Кенигсберге. С 1763 по 1740 г. изучал в Кенигсбергском университете теологию, иностранные языки, античную литературу. По окончании университета будущий классик литовской литературы некоторое время работал учителем в небольшом местечке Сталупенай, затем полу-чил место пастора – настоятеля лютеранского прихода в Тольминкемисе, где про-жил почти безвыездно до конца своей жизни.
Первые свои произведения – стихотворные послания друзьям К. Донелайтис писал по-немецки. Позднее он перешёл к творчеству на литовском языке. Из ран-них произведений Донелайтиса, написанных по-литовски, до нас дошли есть басен: «Рыжка на ярмарке», «Басня о навозном жуке», «Пёс-голован», «Волк-судья», «Пиршество лисицы и журавля», «Дуб самохвал». То, что Донелайтис, начиная свой путь в литературу, обратился именно к жанру басни, по-видимому, не случай-но: дидактичность вообще характерна для всего творчества Донелайтиса.
Главное произведение Кристионаса Донелайтиса – грандиозная поэма «Времена года», написанная античным нерифмованным гекзаметром. Она включа-ет почти три тысячи строк и состоит из четырёх частей: «Радости весны», «Летние труды», «Блага осени», «Зимние заботы». Поэт работал над своим произведением в течение целых десяти лет – с 1765 по 1775 г. К сожалению, автору не удалось са-мому издать своё произведение: «Времена года» были опубликованы лишь много лет спустя после его смерти – в 1818 году.
В поэме изображается мир литовской деревни, описывается повседневная жизнь бураса – литовского крестьянина, задавленного тяжёлой работой, страдаю-щего от произвола помещиков и правительственных чиновников, но, тем не менее, сохраняющего своё человеческое достоинство, интерес к жизни, волю к сопротив-лению. Донелайтис выводит в своих «Временах года» целую галерею непохожих друг на друга, наделённых яркой, неповторимой индивидуальностью обитателей сельского мира Литвы. Здесь и деревенский склочник Дочис, постоянно отравляю-щий жизнь своим соседям, и оправдывающий философией свою лень Слюнкас, и любители «заглянуть в рюмочку» Пеледа и Плаучюнас, и рассудительный, степен-ный Лаурас. Особенно ярко изображён солтыс (сельский староста) Причкус, посто-янно колеблющийся между желанием угодить управляющему поместьем и искрен-ней симпатией к своим односельчанам.
Для характеристики своих персонажей Донелайтис активно использует та-кой распространённый в литературе просвещения и классицизма приём, как «гово-рящие» имена. Так, например, Слюнкас по-литовски означает просто «лентяй», Ва-ушкус – «лоботряс, бездельник», а Пайкюс – «дурак, самодур».
Несмотря на всю свою симпатию к литовскому бурасу, Донелайтис вовсе не склонен идеализировать крестьян. Так, критикуя распространённое в части кресть-янской среды пьянство, он пишет:
По пустякам во хмелю затевая ссоры частенько,
Тут же они меж собою вступают в жестокие драки,
Хуже разбойников, право, катаются с воплями, с бранью,
По полу, в грязных плевках, в блевотине, в лужицах водки.
Ну же и мерзость пошла! Как подумаешь – волосы дыбом.
Но не довольно того! Отцы-то пьянствуют сами
И ребятишек в кабак приводят как в гости к соседу, —
Вот и потомство своё приучают к вину с малолетства.
(перевод Д. Бродского)
Не менее суровое осуждение у Донелайтиса вызывает нежелание некоторой части поселян дать детям хотя бы самое элементарное образование. Вот как он пи-шет об одном из таких обитателей деревни – Ваушкусе:
Ну, а другой совсем свихнулся: ребят неразумных
В школу он ни за что посылать не желает, как будто
Дал себе крепкий зарок – их вырастить аду на славу.
(перевод Д. Бродского)
Упоминание ада здесь не случайно. Донелайтис вообще очень религиозный человек. Церковные наставления, обучение в церковных школах рассматриваются у него как важные источники человеческой нравственности. В своём произведении поэт противопоставляет малограмотных, грубоватых, но не забывающих Бога кре-стьян и «просвещённых» помещиков, которые садясь за богатый праздничный стол даже не считают нужным сотворить обязательную для каждого христианина пред-обеденную молитву.
Впрочем, противопоставление деревни и помещичей усадьбы связано у До-нелайтиса не только с отношением к религии. Усадьба, изображённая в поэме гла-зами крестьянина, предстаёт как непримиримый антогонист деревни, а обитатели усадьбы – как злейшие враги крестьянского мира. Феодалы, живя крестьянским трудом, не считают своих крепостных за людей. Чтобы не умереть с голоду, кре-стьяне вынуждены лгать, лицемерить, увиливать от барщины, воровать господский лес, чтобы тайно продав его, вовремя заплатить налоги.
Донелайтис настаивает на природном равенстве всех людей, вне зависимо-сти от их социального происхождения и имущественного положения, вкладывая в уста старика Бужаса речи, обличающие общественное неравенство:
Мы-то ведь знаем, небось, каковыми рождаются люди:
Лапотник – также, как барин, на свет является голым,
Голым родится король, как из подданных нищий последний
Нищий так же, как барин хитрейший, рождается глупым,
Кормятся оба они небось молоком материнским,
Оба – барчук на шелках, на соломе младенец крестьянский –
Плачут, пока разуметь не начнут мало-мальски,
Бурас-малыш и барчук преисправно марают пелёнки
(перевод Д. Бродского)
В своей поэме Донелайтис отстаивает национальное достоинство литовского народа, выступает с резким осуждением тех, кто бездумно перенимает чужие – не-мецкие и французские обычаи, носит иноземную одежду, с пренебрежением отно-сится к родному языку. Уберечь свой народ от ассимиляции – вот одна из главных задач творчества Донелайтиса.
Литва в XVIII столетии была крестьянской страной, и Кристионас Донелай-тис писал в первую очередь для крестьян, старался показать жизнь глазами крепо-стного бураса, передать античными гекзаметрами повседневную житейскую муд-рость поселянина. За прошедшие два с четвертью века многое изменилось на роди-не Донелайтиса, но созданная им поэма до сих пор занимает одно из центральных мест в духовной жизни литовского народа.
Фридрих Рейнгольд Крейцвальд. Калевипоэг.
Национальный эпос большинства народов складывался в глубокой древно-сти. Так было у греков, так было у германцев, так было у многих народов востока. Однако, бывает и по-другому. Национальный эпос эстонцев – поэма о богатыре Калевипоэге – окончательно оформился лишь во второй половине XIX века, и честь его создания принадлежит крупному культурному деятелю Эстонии, поэту, фольклористу Фридриху Рейнгольду Крейцвальду (1803 — 1882).
Родился Крейцвальд в семье крепостного крестьянина, с детства познал тя-жесть сельского труда. В 1815 году семья получила свободу. Это открыло будуще-му поэту путь к образованию. С 1826 по 1833 он учится на медицинском факульте-те Тартусского университета. Параллельно с этим Крейцвальд посещал отдельные лекции на филологическом факультете. Особое влиянме на него оказал курс про-фессора Моргенштерна, читавшего античную литературу и мифологию. После окончания университета Крейцвальд работает врачём в Выру – небольшом ста-ринном городке на юге Эстонии.
Сюжеты, связанные с Калевипоэгом, были широко распространены в фольк-лоре южной Эстонии, откуда был родом Крейцвальд. По большей части это были сказки, местные предания, объясняющие происхождение того или иного природно-го объекта, иногда – песни. Занимаясь изучением эстонского фольклора, Крейц-вальд выдвинул предположение, что все эти произведения, как правило, кстати, весьма небольшие по объёму, представляют собой «обломки» некогда существо-вавшего большого эпического произведения и решил попытаться реконструиро-вать, восстановить его. Таким образом, работа над «Калевипоэгом», первоначаль-но, была деятельностью учёного-фольклориста, но не поэта в строгом смысле этого слова, рестовратора, но не художника. Приступая к работе, Крейцвальд предпола-гал написать «Калевипоэг» просто в виде собрания тематически связанных между собой сказаний, премежающихся подходящими к ним по содержанию песнями, од-нако вскоре понял, что такая эклектичная форма ни в коей мере не может его удов-летворить. Тогда он решил написать «Калевипоэг» в форме эстонской народной песни, использовать традиционный для эстонского фольклора аллитерационный нерифмованный стих.
Первый вариант поэмы, так называемый «Пра-Калевипоэг» был завершён в 1853 году. Тогда же Крейцвальд предпринял первую попытку опубликовать произ-ведение, но этому воспрепятствовала царская цензура. Власти не могли допустить появления произведения, в котором воспевалась бы былая независимость эстов. Публиковать же поэму в урезанном, изуродованном варианте не имело никакого смысла. Поэт продолжил работу над «Калевипоэгом», надеясь издать его в буду-щем. Вторая редакция поэмы была готова к 1855г.
В1857 году, наконец-то, удалось начать публикацию произведения. Поэма выходила отдельными небольшими выпусками в течение четырёх лет и полностью была напечатана только к августу 1861 г. Успеху публикации во многом способст-вовала поддержка петербургских академиков Шифнера и Видемана, а также при-суждение «Калевипоэгу» в 1860 году Демидовской премии Петербургской акаде-мии наук. В 1862 году Крейцвальд переиздал «Калевипоэг» отдельной книгой в Финляндии.
Созданная Крейцвальдом поэма состоит из двадцати песен, вступления и за-пева. В ней нет общей завязки, единого конфликта, который разрешается в конце произведения. Здесь «просто» рассказывается история жизни героя, а человеческая жизнь, как известно, не представляет собой одного цельного сюжета с одним кон-фликтом, одной завязкой и одной развязкой, но содержит в себе множество сюже-тов и конфликтов.
Изложение событий, описываемых в «Калевипоэге», начинается с рассказа о сватовстве и женитьбе Старого Калева — отца Калевипоэга, с рассказа о рождении и детстве сказочного богатыря. Калевипоэг был младшим сыном в семье, родившем-ся уже после смерти своего отца. С раннего детского возраста Калевипоэг проявля-ет удивительную, нечеловеческую силу: играет в бабки громадными каменными валунами, вырывает с корнем могучие сосны. Став взрослым, он совершает множе-ство подвигов, получает княжескую власть над всей эстонской землёй, основывает столицу страны – город Линданиса, нынешний Таллинн.
Калевипоэг много в своей жизни путешествует. Однако из всех его путеше-ствий особого внимания заслуживает его плавание на край света. Это было путе-шествие не за какими-либо материальными ценностями, это было путешествие за знаниями. Калевипоэг мечтает собственными руками
Осязать границу мира,
Где высокий купол неба
Сходится с землёй широкой,
Где стоят на нижних брёвнах
Синешелковые стены…
(перевод В. Державина и А. Кочеткова)
Такой цели не могло быть у героев эпоса древних народов. Аргонавты пу-тешествуют за золотым руном, Одиссей спускается в царство мёртвых с тем, чтобы получить от прорицателя Тиресия предсказание о своей будущей судьбе, Эней ищет новую землю для себя и своего народа… Калевипоэг в этом странствии ищет только знаний. Такой сюжет мог возникнуть только под пером интеллектуала-просветителя нового времени.
Сражаясь с нечистой силой, защищая свой народ от иноземных завоевате-лей, Калевипоэг сделал немало добра, однако, никакое добро не искупает совер-шённого в молодости преступления. Однажды, во время ссоры на пиру Калевипоэг убил человека, и многие годы спустя его постигает кара: он получает тяжёлое ра-нение от собственного меча и погибает.
Со смертью Калевипоэга не заканчивается его служба на благо народу, не завершается его борьба с силами зла. Два дня Калевипоэг пировал в палатах вер-ховного бога древних эстов – Таары, после чего был поставлен на новую службу – сторожить вход в преисподнюю, чтобы нечистая сила не вырвалась на волю, неся страдания людям.
В 1866 году К. Р. Якобсон, писатель и общественно-политический деятель Эстонии второй половины XIX века писал: «Даже если бы у нас ничего больше не было, мы и тогда могли бы с гордостью предстать перед другими народами с на-шей песнью о Калевипоэге!» Делая это утверждение, Якобсон не преувеличивал значение поэмы: она действительно стала поэтическим символом эстонского наро-да и эстонской культуры, оказалась одним из первых произведений эстонской по-эзии, переведённым на все основные европейские языки.
Шота Руставели. Витязь в тигровой шкуре.
Эпическая поэма Шота Руставели «Витязь в тигровой шкуре» представляет собой одно из высочайших достижений грузинской литературы, своего рода поэти-ческий символ грузинского народа. К сожалению, о жизни её создателя нам извест-но крайне мало. Мы знаем, что он принадлежал к кругам грузинской аристократии, был не последним человеком при дворе. Очевидно, что Руставели был широко об-разованным человеком, сведущим в философии, богословии, истории и литературе. Поэма, которую он посвятил царице Тамаре и её мужу – полководцу и крупному государственному деятелю Давиду Сослани, была создана в конце XII – самом на-чале XIII века. Нам неизвестны даты жизни Шота Руставели, но до нас дошёл его портрет. Великий поэт изображён на колонне грузинского монастыря Святого Кре-ста в Иерусалиме. В надписи, сопровождающей портрет, сообщается о заслугах Руставели в деле реставрации монастыря. С портрета на нас смотрит мудрый седо-бородый старец, облачённый в одежды вельможи. Очевидно, поэт посетил Иеруса-лим в последние годы своей жизни. В монастыре сохранился ряд документов, в ко-торых упоминается имя Шота Руставели; в одном из них он назван «мечурчлет-ухуцесом», т.е. государственным казначеем. Это означало, что он входил в пятёрку наиболее влиятельных в Грузинском государстве людей, составлявших дарбаз – го-сударственный совет при монархе.
Текст поэмы, состоящий из шестидесяти четырёх глав, вступления и заклю-чения можно с некоторой долей условности разбить на три части. В первой части описывается жизнь при дворе аравийского царя Ростевана. Сразу следует заметить, что Аравия в поэме Руставели не более чем литературная условность. Жизнь, опи-сываемая в ней, — это жизнь грузинской светской аристократии, а вовсе не арабов Аравийского Полуострова. Здесь мы знакомимся с такими персонажами поэмы, как царь Ростеван, его дочь, единственная наследница престола, прекрасная Тинатин, влюблённый в неё юный спаспет (военачальник) Автандил. Это – экспозиция по-эмы. В конце первой части происходит и сюжетная завязка: появляется и тотчас исчезает загадочный витязь в тигровой шкуре. Автандил по приказу своей возлюб-ленной отправляется на поиски таинственного незнакомца.
Вторая часть начинается с того, что Автандил, после трёхлетних поисков, находит загадочного витязя – тот оказывается индийским принцем Тариэлем, стра-дающим в разлуке со своей возлюбленной, — принцессой Нестан-Дареджан. Далее следует пространный рассказ Тариэля о его жизни. Тронутый рассказом Тариэля Автандил предлагает ему свою помощь, они братаются, и Автандил отправляется на поиски Нестан-Дареджан. Этим начинается третья часть произведения.
Автандилу удаётся напасть на след исчезнувшей принцессы; выясняется, что она заточена в колдовской крепости Каджети. Тариэль и Автандил при помощи третьего побратима – царя Мульгазанзара Нурадин-Придона овладевают непри-ступной крепостью, освобождают Нестан-Дареджан и возвращаются в родные страны. Тариэль женится на Нестан-Дареджан, а Автандил – на Тинатин. Мудро и справедливо правят они своими народами, вместе сражаются против общих врагов:
И врагов и непокорных поражал их дружный меч,
Брали царства и богатства пожинали с общих сеч.
Милость ровно рассыпалась, точно снега полоса,
Вдовы, сироты богаты, смолкли нищих голоса.
Мать сосут ягнята дружно, для злодеев власть – гроза
И паслись в их царствах дружно волк и рядом с ним коза.
(перевод Ш. Нуцубидзе)
В этих строках, завершающих 64-ю главу «Витязя в тигровой шкуре», поэт изобразил свою мечту об идеальном общественном устройстве, о благоденствии всех людей, вне зависимости от их происхождения и социального положения, об идеальном правителе – доблестном воине, непобедимом полководце и в то же вре-мя — защитнике слабых и неимущих.
Основной движущей силой, основным мотивом поступков героев Шота Рус-тавели являются чувства любви и дружбы .Главная мысль, лежащая в основе по-эмы – мысль о вечности добра и временном, преходящем характере зла. Сам Руста-вели прямо пишет об этом в шестидесятой главе своего произведения: «Мол-вят:”Зло недолговечно, а добро живёт века”» (перевод Ш. Нуцубидзе). Центральные идеи поэмы не связаны напрямую ни с эпохой в которую жил поэт, ни со страной – Грузией; они носят общечеловеческий характер. Но именно поэтому «Витязь в тиг-ровой шкуре» стал жемчужиной грузинской литературы: способность народа поро-дить произведение не с локальной, но с общечеловеческой проблематикой является первым признаком зрелости его культуры.
Поэма Шота Руставели переводилась на русский язык не единожды. Первый перевод «Витязя в тигровой шкуре» на русский язык принадлежит известному по-эту Серебряного века К. Бальмонту. Известны также переводы Ш. Нуцубидзе, Г. Цагарели, Н. Заболоцкого. К сожалению, ни один из переводов не способен в пол-ной мере передать красоту звучания стиха, сохранить все детали поэтической тех-ники Руставели: если содержание произведения может носить общечеловеческий характер, то форма всегда национальна, всегда тесно связана с языком, на котором творит поэт.
Стих Руставели очень музыкален, богат аллитерациями и ассонансами, для его поэтической речи характерны метафоричность и афористичность. Многие ци-таты из Руставели стали народными пословицами, а не это ли лучшее свидетельст-во непреходящей актуальности и значимости произведения.
Григор Нарекаци. Книга скорбных песнопений
«Книга скорбных песнопений», созданная иноком Григором из Нарекского монастыря, занимает совершенно особое место в армянской литературе уже в тече-ние десяти веков. Это произведение переписывали из столетия в столетие, стреми-лись иметь почти в каждом доме. Книге приписывались иногда совершенно вол-шебные свойства: считалось, что если рукопись положить под подушку больному, он обязательно исцелится.
Жизнь величайшего поэта средневековой Армении не была богата события-ми. Родился он в 945/950 году в семье учёного-богослова Хосрова Андзеваци, вос-питание и образование получил в Нарекском монастыре, настоятелем которого был его двоюродный дед – Анания Нарекаци. По окончании учёбы Григор был по-стрижен в монахи и вскоре прославился своими знаниями и благочестием. Уже при жизни о нём слагались легенды. Одно из преданий рассказывает, что Нарекаци, в действительности учёный монах, почти не покидавший в своей жизни обители на берегу озера Ван, семь лет служил пастухом, ни разу не ударив скотину и не обидев её злым словом. По окончании пастушеской службы он воткнул в землю прут, ко-торым никогда не была бита ни одна живая тварь, и прут превратился в цветущий куст.
Григор Нарекаци оставил после себя громадное литературное наследство. Он писал гимны в честь святых, создал «Толкование на Песнь Песней», «Славосло-вие святым апостолам», «Славословие святому Иакову, епископу Низибийскому», «Песни» и мн. др. Однако главным произведением, обессмертившим имя Григора стала «Книга скорбных песнопений».
Умер Григор Нарекаци в 1003 г. и похоронен в Нарекском монастыре. Мо-гила его в течение многих веков почиталась в народе и была местом паломничест-ва. Армянская церковь канонизировала его как святого.
«Книга скорбных песнопений» состоит из девяносто пяти глав, каждая из которых озаглавлена одинаково: «Слово к Богу из глубин сердца». Обычно её на-зывают поэмой, однако это жанровое определение требует комментария. Дело в том, что поэмой нормально называется крупное эпическое или лиро-эпическое фа-бульное произведение написанное стихами. Фабулы в «Книге скорбных песнопе-ний» нет. К эпическому роду литературы это произведение также не принадлежит. Перед нами шедевр религиозно-философской лирики. Вместе с тем, его нельзя рас-сматривать просто как собрание отдельных религиозно-философских стихотворе-ний. Это цельное произведение, каждая последующая глава которого представляет собой дальнейшее развитие единой общей темы.
Основная мысль книги Нарекаци – это мысль о несовершенстве человека, о его духовной расслабленности, о бессилии перед греховной суетой мира. Поэт все-гда пишет от первого лица, кается в своих собственных грехах, но пишет он так, что его слова может произнести как свои собственные любой его единоверец, лю-бой христианин, любой человек, нелицемерно испытующий свою совесть. Автор не отделяет себя от своих читателей. На то, что эта книга адресована всем людям земли Нарекаци прямо указывает во второй части третей главы своего произведе-ния:
Эта заповедь новая – книга скорбных песнопений
Сочинена для живущих на земле людей всех возрастов,
Для всего множества рассеянных по миру христиан.
(перевод М.О. Дарбинян-Меликян и Л.А. Ханларян)
В соответствие с такой установкой Григор Нарекаци совершенно сознатель-но избегает в своём произведении каких-либо деталей, каких-либо подробностей из своей индивидуальной жизни. В «Книге скорбных песнопений» нет ничего такого, чего не могло бы быть в жизни каждого человека, чтобы никто из читателей не мог сказать: «Это он написал про себя, а не про меня!» Обращаясь к Богу, поэт просит прощения не только для себя одного, но вместе с собою и для всех людей.
Поэзия Нарекаци трудна для восприятия современным человеком: длинные ряды сложных метафор, частые отсылки к Библии требуют постоянного обращения к комментарию. Последнее неудивительно: в эпоху, когда создавалась «Книга скорбных песнопений», знание Библии было всеобщим, фоновым знанием и апел-ляция к библейскому тексту не усложняла, но облегчала восприятие текста, ибо связывала его в сознании читающего с давно уже знакомым, хорошо усвоенным.
Творческая фантазия поэта безгранична. В «Книге скорбных песнопений» мы встречаем колоритнейшие картины, вплоть до описания ада и Сатаны. Однако, необходимо помнить, что такого рода фантазия не имеет ничего общего с художе-ственным вымыслом литературы нового времени. Нарекаци ничего не придумыва-ет, но лишь излагает вдохновенными стихами более или менее общепринятые представления своего времени. Он действительно верил, что ад и Сатана сущест-вуют, и что они именно таковы, какими он их описывает.
По мнению Нарекаци, человек рождается чистым и добрым, но мир, окру-жающая его действительность ведут его путём греха, растлевают его первоначаль-ную сущность. Поэт не приемлет окружающее его общество, но, подмечая его по-роки, беспощадно бичует «жестокосердного законника», «сумасбродного лжемуд-реца», «коварного советника», «распутного барышника», «беззаконного правите-ля», «пристрастного судью» и др.
Создавая своё бессмертное творение поэт-монах преследовал две цели: при-звать человека к покаянию, показать ему путь совершенствования духа и вселить в него надежду на спасение с помощью всемогущего Бога. Здесь Нарекаци всецело следует евангельскому учению, согласно которому самостоятельно человек не мо-жет спасти свою душу, «Богу же всё возможно» [Мф. 19. 26]. Упование на Бога, ве-ра в его бесконечное милосердие к кающемуся грешнику придаёт оптимизм этой поэзии оплакивания грехов.
Как и многих христианских мыслителей Средневековья Нарекаци волнует проблема противоречий между душой и телом. Эту проблему поэт решает в духе примирения между «божественным творением» — телом и «божественной благода-тью» — душой. При этом оговаривается, что примирение и гармония между этими двумя противоположными началами достигаемы только с помощью всемогущего Бога.
Григор Нарекаци впервые в армянской литературе сделал объектом поэзии природу. При этом человек рассматривается у него как неотъемлемая часть приро-ды. Возможно, в этом нашли отражение естественнонаучные взгляды того времени.
Поэт закончил своё произведение в 1002 году – за год до смерти. Несмотря на христианское смирение, он прекрасно понимал значимость своего труда. Уповая на бессмертие своей души у Бога, Нарекаци знал, что созданная им поэма принесёт бессмертие его имени на земле:
А для меня пусть будет этот мой завет
Памятником высеченным, нерушимым,
Который вместо меня, злосчастного, смертного,
Стенания плачевного звучанием непрестанным
Без умолку будет всегда вопить…
Григор Нарекаци не ошибся: его книга вошла в золотой фонд мировой куль-туры, его имя известно всякому, кто хотя бы немного интересовался литературой Армении, рождённые им строки не потеряли своего поэтического великолепия и по сей день.
Мухаммед Байрам-хан. Туркменский диван.
Один из основоположников туркменской литературы Мухаммед Байрам-хан, выходец из туркменского племени Бахарлу (ответвление племени Кара-Коюнлу) родился около 1505 года в Бадахшане или Газне (современный Афгани-стан), где его отец, Сейф Али-бек, пользовавшийся доверием императора Бабура был губернатором. После смерти Бабура в 1530 году Байрам-хан становится по-риближённым нового императора – Хумаюна. Вместе с Хумаюном он пережил бег-ство в Иран, а когда Хумаюн вернулся на престол, Байрам-хан получил должность аталыка – опекуна малолетнего принца Акбара. Когда же 14-летний Акбар был провозглашен императором, Байрам-хан в течение почти четырёх лет был при нём регентом – фактическим правителем огромной державы. Но в 1560 году повзрос-левший Акбар отстранил его от государственных дел и удалил из дворца. 31 декаб-ря 1561 года во время паломничества в Мекку Байрам-хан был убит в Гуджрате. Тело его было перевезено в Дели и похоронено с большими почестями. Позднее родственники перезахоронили Байрам-хана в Мешхеде.
Байрам-хан был одним из самых образованных людей своего времени. Кро-ме родного туркменского языка он прекрасно знал арабский и персидский и, не-смотря на беспокойную, полную превратностей и забот жизнь военного и полити-ка, он всегда находил время для занятия науками и литературой, был большим зна-током и ценителем музыки. В его доме часто устраивались литературные вечера, на которых выступали лучшие поэты и музыканты. Из поэтического наследия Байрам-хана до нас дошли два сборника стихотворений – «Персидский диван» и «Туркмен-ский диван», написанные, соответственно, на персидском и туркменском языках. Последний занял достойное место в ряду лучших достижений туркменской литера-туры.
Поэт великолепно владел всеми существовавшими тогда в литературе ис-ламского востока жанрами лирической поэзии. Он писал касыды (торжественные оды в честь правителя), газели (лирические стихотворения, срифмованные по схеме аа ба ва га да … с обязательным указанием имени или псевдонима поэта в послед-нем двустишии), рубаи (самостоятельные лирические четверостишия, срифмован-ные по схеме ааба), фарды ( самостоятельные двустишия, своего рода лирические афоризмы). Центральная тема всего творчества Байрам-хана – человек и его дея-тельность, человек и его чувства. Множество стихотворений посвящено любви, ко-торую он воспевает в самых изысканных выражениях.
К сожалению, поэзия Байрам-хана недостаточно полно представлена по-русски: переведено лишь несколько стихотворений. Его «Туркменский диван» ещё ждёт своего переводчика.
ГАЗЕЛИ
Лишь тебя зову я милой – хочешь верь, а хочешь нет
Ты ж меня испепелила, — хочешь – верь, а хочешь — нет.
Я могу тебе признаться: если бы и захотел,
Позабыть тебя нет силы, — хочешь верь, а хочешь – нет.
Сто мятежников коварных, мне готовящих удар,
Ты в зрачках своих сокрыла, — хочешь верь, а хочешь – нет.
Лишь одну тебя я вижу, если ты — среди подруг.
Всё другое мне постыло, — хочешь верь, а хочешь – нет.
Я забыл свои заботы, о делах своих забыл.
Ты собою всё затмила, — хочешь верь, а хочешь – нет.
В целом мире, вероятно, не найти такой, как ты.
О, любви моей светило, — хочешь верь, а хочешь – нет.
Что Байраму делать, если чернота твоих волос
Утро в полночь превратила, — хочешь верь, а хочешь – нет.
(перевод В. Ганиева)
* * * *
О, не будь, моя гордыня, столь беспечно весела.
Умоляю, о владыка, чтоб ко мне ты снизошла.
Я страдаю, кровью плачу, пью до дна всю горечь мук.
Но не сетую, что сердце ранила твоя стрела.
Источник
